Босиком по облакам
Шрифт:
Несколько вздохов, взглядов вокруг себя, и сумятица в голове подутихла, а вопросы остались. Скомканные, кажущиеся глупыми и незначительными перед загадочными лицами на изображениях, перед статуэткой Шивы и запахами ашрама, но для меня важные. А вдруг, если Мастер настоящий, он знает всё, видит больше, чем я? Понимает больше, чем я? Вдруг это шанс узнать, что правильно? Меня вечно волнует этот вопрос: правильно я поступаю или неправильно? Можно ли быть счастливой? Буду ли я любимой по-настоящему, навсегда или хотя бы надолго? Что делать, если
С ним было так сладко, но мы слишком разные! Я не девочка-подросток, чтобы верить в сказки про Золушку. И он не принц. И белых коней давно сдали на колбасу. Даже единорогов не пожалели....
У нас ничего не выйдет, – твердил мой разум.
И, наверное, поэтому с утра у меня не получилось парить от радости, как бы хорошо ни было ночью. А ночь была изумительная! До сумасшествия...
Это кончится, – знала я. – Потому что есть социальные статусы, разные жизни и разные миры. Как это ни паршиво, но между нами лежал его долбанный миллиард.
Я сдалась Артёму, вопреки всем своим установкам, убеждениям и принципам. Притяжение оказалось больше меня. Я проявила слабость, и теперь мне было страшно. В улыбке Артёма, в его безупречной внешности и даже в шутках с Миланой я видела приближение боли. Сейчас этот шпионский детектив, как из дурного кино, – единственное, что нас связывает. Возможно, Артёму интересно, ведь он же говорил о дикой скуке, которая заставила его изменить жизнь полгода назад... Но когда всё раскроется, точки будут расставлены, ретрит закончится, моя жизнь рухнет. Я снова останусь одна. Не лучше ли сразу, прямо сейчас сказать себе «Стоп»?
Только как?!
Возможно, стоит спросить у Мастера, как остановить то, что прёт из сердца, будто локомотив? Что делать с собственной физиологией, чтобы удержаться? Может, медитировать? Посоветует ли он какую-нибудь особую йогу, после которой ничего не захочется? Как вообще приказать сердцу не влюбляться?
Мастер обернулся и сел в кресло, поджав ноги, с неизменной улыбкой на лице.
– Что ты хотела? – спросил он.
Туалетная бумага осталась у Артёма, да и врать мне вдруг не захотелось. Мои вопросы перед глазами особой глубины и прозрачности ухнули в желудок холодным комом, и потому я только сказала:
– Кое-что посмотреть.
– Смотри.
Он не стал ни спрашивать, ни уточнять. Сложно было поверить, что не пришлось оправдываться, но стало приятно. Сглотнув волнение и собственные страхи, я поспешно юркнула в санузел. Оглянулась на всякий случай. Нет, Мастер за мной не пошёл.
Здесь выступа не было, пришлось становиться на край унитаза. Я чуть не упала, удержалась, схватившись за полотенцесушитель. Потом подтянулась на носочках, сняла решётку с вентиляционного отверстия в стене и встретилась глазами с Артёмом, заглядывающим с противоположной стороны. Боже-боже,
Артём широко раскрыл глаза, а затем сурово сдвинул брови: мол, чего это ты не слушаешься?! Затем изобразил указательным и большим пальцами ноль и ткнул в сторону выхода. Ясно, прослушки не было.
* * *
– Посмотрела? – спросил Мастер, когда я вышла из санузла.
– Да, всё в порядке. Спасибо, – ответила я, переступив с ноги на ногу и глянув на замершую, как перегородка между порталами, портьеру. Почему-то туда не шлось.
Мастер взглянул на меня.
– Точно?
Нет. За этим номером меня ждал Артём, а я не знала, как себя вести. Меня две: одна рвётся к нему и хочет радоваться, целовать его и танцевать вальс, танго, хип-хоп, лепить его с натуры, изучив руками и губами каждый мускул, каждую выемку и выпуклость, рисовать его; расследовать странности этого дома, узнавать об Артёме больше, болтать, пить чай, делать... да всё, что угодно, просто с ним рядом, вместе; вторая – сжимается, предчувствует боль, прячется от страха и мечтает, чтобы больно не было. Как не разорваться? И что, чёрт побери, правильно?!
И я пробормотала, краснея от смущения и боясь, что меня засмеют:
– А спросить можно?
– Да, спрашивай.
– Мне очень интересно было вчера на лекции, но, боюсь, я далека от духовности в той мере, в какой задают вам вопросы. Меня волнуют очень обычные вещи.
– Это не страшно, – улыбнулся он, как маленькой. – Так какой у тебя вопрос?
– Можно ли не любить? Перестать любить, если знаешь, что это кончится плохо?
– Нет. Если ты что-то отрицаешь, тебе сразу будет предложено станцевать с тем,
что ты отрицаешь. И оно будет появляться в твоей жизни снова и снова, пока этот танец не станет красивым.
– Почему? – опешила я больше всего от того, что думала о танцах, и в его ответе они тоже прозвучали.
– Потому что надо научиться принимать, – голос Мастера был мягким и тихим, без единого намёка на сарказм. – С каждой идеей по поводу происходящего в жизни тебе придётся станцевать.
– Как это?
– Предлагается боль, празднуй боль; предлагается любовь, празднуй любовь. Без мыслей об этом. Жизнь — это приключение. Её можно только прожить. Не существует правильного и неправильного.
– Но я не хочу испытывать боль.
– Боль — это указатель, как индикатор в машине, что что-то не так. Пока будешь её бинтовать, она никуда не уйдёт, только загноится и будет мешать тебе жить. Ведь она уже в тебе есть, да?
– Да...
– И мешает тебе. Надо вглядеться в неё, не убегать. Иначе она не исчезнет.
– А если сейчас другой человек...
– Он причиняет тебе боль сейчас?
– Нет...
– Выходит, ты общаешься не с ним, а с собственным отпечатком боли?