Босиком по облакам
Шрифт:
Спокойной ночи.»
«Спокойного утра»
«Утра. И костыли мне купите»
Они ушли, а я читал и думал. Смотрел на мою Гаечку долго-долго. Наблюдал, как встающее на Востоке солнце нежно гладит лучами её лицо. Как она дышит. Как что-то тихо бормочет во сне. Хмурится. Улыбается. Она была прекрасна, и хотелось остановить момент, потому что в душе ещё гнездилось беспокойство, что этоненадолго, что она проснётся, вспомнит прошлое и, сухо или даже раскаяннопожелав
Но наступило утро, и всё обошлось. Удивительная чёрно-белая жизнь! АппаратИлизарова на ноге, конечно, была та ещё жесть. Ногу ломило и распирало дико, я не мог себе места найти, несмотря на обезболивающие. Даже заподозрил, чтоколют мне что-то произведенное на «Малой Арнаутской». Но Гаечка никуда не ушла, она была рядом! Поддерживала всеми доступными способами, готовая звать медсестру, врача и самого Господа Бога, если понадобится. Её самоотверженная забота меня безмерно трогала. Она была так ласкова со мной и при этом так искренна, естественна во всём, что я осознал: простила, любит... Я, и правда, был ей нужен!
А как же она была мне нужна! Я поймал это новое, объёмное чувство – состояние... Неожиданное. Словно с меня сняли латы, панцирь и завернули в мягкое, тёплое одеяло. И вроде непривычно было оставаться без доспехов, потому что ты голый. Но дышать теперь стало легко и на грудь ничего не давило. А сердце внезапнооказалось не просто мышцей, перегоняющей кровь, а местом, где живёт Бог.
* * *
Эля
Мастер был прав. Я оставила вину и упрёки за дверью в палату. Я закрыла её засобой плотно. Осознанно. Оборвала все поползновения в голове проиграть зановопрежнюю историю. Выяснилось, что мысли очень даже можно не додумывать доконца. А когда им не уделяешь внимание, они растворяются и теряют значение. Жизнь стала вся сейчас. И тогда на меня обрушилась ошеломляющая любовь. В его глазах и в моём сердце.
Артём мучился от боли и много шутил под лозунгом «жизнь прекрасна, не люблю ныть». Герой. Я-то знаю, каково это — первые дни после перелома! Я убедила егоне терпеть и не отказываться от уколов сейчас, будет ещё время для зубовногоскрежета и бессонных ночей, увы.
Прознав, кто лежит в их отделении, весь медперсонал подобрался, активизировался и начал вести себя так, словно сдавал экзамен напрофпригодность с последующими бонусами. Главврач заходил часто, замедсестрой бегать не приходилось, она сама дежурила возле палаты, ставилауколы, обрабатывала спицы и была максимально заботлива. И мне лечения иперепало: даже физиотерапию назначили и массаж. Кажется, главврач очень хотел на свадьбу... А ещё отделение отремонтировать.
Артём, увидев коридорную обшарпанность, потёр подбородок и сказал, что с этимнадо что-то делать. Буквально на моих глазах в отделение горбольницы провеливай-фай, установили сплиты, заменили стулья, кушетки и диван в приёмной, появилось новое оборудование, каталки, кресла на колёсах и даже огромная плазма в холле для пациентов. Каждый раз, когда я выходила из
Артём удивлял не только этим. Он баловал меня то доставкой цветов, то корзиной клубники, то набором чудесного белья, то арендой номера гостиницы напротив больницы, чтобы я могла, как он сказал, «с комфортом принять душ и отоспаться». Увы, мой Гарун-аль-Рашид в трусах и со спицами в ноге сам спал плохо. И пусть не жаловался, но побледнел и осунулся. Несмотря на это, Артём продолжал одаривать меня тысячью прекрасных мелочей, которые творил через свой телефони с помощью верных орлов. И вроде бы случилась боль и беда, а мир расцветал вокруг нас и становился сочным, будто оранжевый апельсин.
– Какая у вас палата замечательная! Заходишь, и словно в тёплое море ныряешь, – изумлённо заметила как-то старшая медсестра.
– Ты б сходила поплавать, Гаечка, – заметил после этого Артём. – Тебе полезно.
– Я лучше потом, с тобой.
– Со мной не скоро. Месяца через четыре, но тут будет холодно. Потом мы искупаемся по-человечески где-нибудь на Бали, но зачем тебе столько ждать? И тебе, кстати, всё равно нужно съездить в «Мандала-хауз»...
– Но ты...
– А я пока поработаю.
И настоял. Он вообще настойчивый. Ещё одно качество миллиардера, о котором, как я себе пометила, я бы рассказала Люсе.
* * *
Водитель чёрного «такси» подвёз меня к Мандала-Хаузу на Щукина, 15. Я вошла в калитку, вдохнула запахи цветущего сада, абрикос, мяты и почувствовала странное ощущение дома. За неделю я привыкла к этому месту и даже полюбила его...
– Эля, Эля приехала! – радостно закричала пухленькая Танюшка, свешиваясь с веранды второго этажа, и побежала ко мне навстречу.
Йоги приветствовали меня вопросами об Артёме, о том, как я, словно забыв о томскандале ночью. Я была им благодарна за тактичность. Володя обнял меня по-дружески и сказал:
– Мы тут немного похозяйничали с поливом, но как видишь, ничего не загубили. Даже новый розовый куст расцвёл.
– Спасибо! – счастливо выдохнула я. – А где Мастер?
– Приболел немного. Бронхит. Так что у нас народ теперь в свободном режиме. Только йога по утрам осталась неизменной.
– Можно его навестить? – обеспокоилась я.
– Пока не стоит, – на ухо сказал мне Володя. – Видишь ли, настоящие Мастерачувствуют всё, что происходит в поле вокруг: сопротивление, напряжение, негатив. Повышенная чувствительность сердца – есть такая побочка у просветления. И, если нужно, Мастера что-то забирают на себя или отдают энергию для более быстрого осознания. Думаю, тебе стоит знать.
– О... – Я замерла, вспомнив о Мастере в больнице, о его молчаливой, но такой большой поддержке, и поняла: кое-что могло быть намного хуже... Сердце расширилось благодарностью. – Я могу что-нибудь для него сделать? Я бы очень хотела!