Босиком по заснеженному мху

Закари Ани

– Проклятье, пробило, как в реальности.

Бросил конверт на диван и вернулся в кровать. Закутался с головой, лег на бок, досмотреть бы сон. Подремав часа три, не влился в сон-обман. Стало знобить, словно тело выжимало, как постельное белье перед тем, как встряхнуть и пустить по ветру, зацепив за веревку на морозе.

Вставай Артем, соберись. Снова стал звонить телефон, так и хотелось сказать: ну, принеси себя сам. Не мог даже пальцем пошевелить. Глядя на звонящий телефон задремал еще, не в силах подняться..

Проснулся

глубокой ночью. На улице пыль сеет дождь. Все прячутся от сырости. А я, наоборот, немного взбодрившись, поднялся, потянулся, оделся, взял старый зонт-трость и собрался на прогулку. Проверил пропущенные: два раза Алла Богдановна, три раза братец и двадцать с несохраненных.

В подъезде, выкрашенном неряшливо синей краской только и слышны мои шаги, торопливо спускающиеся вниз по усыпанной окурками лестнице, в унисон с капающим дождем. Распахиваю ржавую с облупленной краской дверь подъезда, толкнув зонтом, она со скрипом открывается, впереди занавес ливня.

Шаг за порог, раскрываю зонт и встаю под него. Где-то вдали звуки проезжающих машин, наехавших на глубокие лужи, расплескав их до основания. Над двором мигает один единственный фонарь, источник искаженного желтого света, от которого ноет мой единственный зрячий глаз. Многоэтажки в грязно-сиреневом цвете.

Дождь ускорил ход и постукивания втрое участились на зонте, не торопясь направился в сторону старенькой площади, обошел ее слева, еще пятнадцать минут хлюпаний по лужам, вошел на Городское Южное кладбище округа «Липки».

– Папа, бабушка, я иду, – прошептал монотонно, подгоняя себя, будто ругая за долгое отсутствие и мимолетные мысли ухода к ней, после всего пережитого. Даже тьма не собьет меня с пути, и вот она, оградка деда, справа супруга, слева сын.

Присел на промокшую скамью, скрестил ступни, наклонил голову в бок и стал всматриваться в потертые фото на памятниках. Ветер слышно целует замерзшую кожу каплями дождя.

– Я пришел, папа, – ломающийся голос растерялся в тишине. – Прости, что предал. Прости, что пошел снова к ней, поверив, что нужен, – единственное что смог вытолкать, затем связки словно окаменели и я нем.

Не было состояния отчаяния, было состояние тишины. Сидел долго. Дождь успел cмочить мне брюки и спину, задувая ветром. Но я уходить не торопился, хотя озноб гулял по телу.

– Папа, не мне тебя судить, я сам далеко не ангел, но, почему, ты так ушел? Почему так жестоко и так горько, – полуголосом шептал я себе под нос, повторяющиеся вопросы. В ответ тишина и догадки, чтобы он мог ответить.

Вдалеке, мое внимание привлек свет фонаря, маячащий на памятниках. Сторож осматривал могилы, он был в двухстах метрах, но я отчетливо видел, как он подходит к каждой плите и рассматривает фото. Я поднялся, чтобы он меня заметил и сам подошел первым. Так как самому идти никак не хотелось.

Он резко метнулся в мою сторону, заметив, лишь движение.

В резиновых сапогах, темной телогрейке, застегнутой невпопад, он, шлепая по всем лужам направлялся ко мне.

– Ты кто такой? – с упреком спросил.

– Артем я, Озерский.

– А сам-то кто?

– Cтепаныч я. Сторож здешний.

Он подошел, взмахнул рукой и свет фонаря упал на фамилии на плитах.

– Так – так, все Озерские. Николай, Мирослава и Петр. Удачное время навещать покойников, уж третий час ночи, – пробурчал он кривеньким ртом, который затерялся в длинной бурой бороде, от него за версту несло кладбищенской сыростью и спиртным. – Долго стоять будешь, Озерский?

– А что, я вам мешаю?

– Неспокойно на кладбище, с месяц как..

– Покойники покидают склепы или ругаются между собой? – будучи скептиком другого не спокойствия на кладбище не представлял возможным.

– А вот, не до смеха мне.

– Да и мне, особо не до радости..

– Дк, давай это, полчаса и иди домой, – повернулся он и собирался уходить.

– Так что же случилось?

– Болтать не велено, – прохрипел он высоким, но воспаленным голосом.

– Так сами же начали.

Оглянулся по сторонам сторож, и зашагал в мою сторону.

– С памятников фото сдирают хулиганы!

– Зачем им фото мертвецов? Нелепость.

– Кто ж знает?

– Только это? А паники в глазах ваших, будто всю преисподнюю прошли.

– Так это, они говорят, что хулиганы, а коллега мой, Вячеслав, сторож Северного кладбища, где богатые захоронены, в районе богачей, – тянет он руку, указывая на север, – говорит, что фото словно выдраны из камня когтями, камень мраморный расколот у троих членов семьи.

– Молотком выбивали, мыслей не было? Cразу когти. Вот такими фантазиями народ пугаете.

– А крошек нет, камней..

– Подмели, почистили, подготовленные пришли.. – покачал я головой в недоумении.

– Кому это надо? – ухмыльнулся он.

– Да мошенникам, люди известные, памятники наверняка мраморные, – говорил я и думал, а на самом деле, зачем только фото.. зачем? Бессмыслица.

– Нееет, – протянул он и прошел к узкой дорожке, я зашагал вслед за ним.

– А вы что думаете? – задержался я.

– Думаю, кто-то в игры черные заигрался..

– Аааа, так вон оно что, – выдохнул я, – ну-да, ну-да!

– Смешно тебе?

– Да, не до смеха мне, на кладбище, как никак.

– Да вот и мне. Вон умерли отец, сын и зять в одной семье, в течение тридцати лет и кто-то пришел, разом выдрал их фото с памятников, в этом есть смысл? Еще одного знакомого отца фото унесли. Вернее двух, – просчитывал он вслух. – Хулиганам на что? Эти не богатые. Они вон и мрамор не унесли, на что им фото?