Босиком за ветром
Шрифт:
Славка сначала вглядывалась в лица, а потом фыркнула.
– Скучно.
Набрав полную горсть мелких камушков, она потянула Криса в кусты и затаилась. В одиночестве они просидели недолго. Зашуршали заросли боярышника, послышались весёлые голоса. Но, судя по всему, парочка уединилась не для разговоров, голоса сменили влажные звуки поцелуев, почти сразу зашуршала одежда. Добавились стоны, нарочно сдерживаемые и приглушённые.
Славка уже хотела бросить горсть камушков, но в темноте раздался тонкий девичий голосок.
– Ты же меня любишь, Кузьма? Скажи, что любишь.
–
– И женишься на мне?
Кузьма предпочёл повторить предыдущую фразу.
– Конечно, люблю.
Снова послышалась возня.
Крис хмыкнул, а Славка мечтательно вздохнула.
– Она его милая.
Он отобрал у неё камешки и бросил в сторону клуба. Они прокатились по траве с лёгким шорохом, напоминающим шаги. Парочка резко подскочила и убежала в глубь леса. Теперь Крис разглядел светлое платье на девушке и тёмно-рыжую шевелюру парня.
Подняв Славку за руку, он отряхнул свои брюки, бросил взгляд на качающиеся ветки боярышника.
– Сегодня точно милая.
Крис проводил Славку до маслобойни, дальше по Солнечной улице до самого дома она бежала в одиночестве. Всё вспоминала звуки поцелуев и признания в любви. Ветер разметал облака, луна провожала её, высвечивая дорогу. Славка хотела петь, бродить по кустам среди ночи и быть чьей-то милой. В её груди уже разбухало и теснилось незнакомое пузырящееся чувство, похожее на взлёт качелей, румяный предрассветный сон и таинственное журчание Капиляпы. Всеобщая Любовь уже отколола кусочек для Славки и поселила этого новорожденного ёжика в её мысли и сны. Он пока не оброс иголками, был трогательным, беззащитным и очень милым.
В эту ночь Славка не ходила в чужие сны, задержалась в собственном. Она сплела Крису крапивную рубашку и крапивные штаны. А потом долго расчёсывала его светлые, почему-то очень длинные волосы деревянным гребнем, пропускала сквозь пальцы и незаметно целовала его в висок и в затылок. А он морщился, втягивал голову в плечи и удивлённо оглядывался:
– Словно щекочет кто? Ты?
– Не я. – И снова его целовала.
Проснулась Славка за минуту до рассвета, долго рассматривала пластилиновых кошмариков в мутно-розовых лучах солнца и вспоминала сон, оставивший приятную разнеженность: сладостное замирание в животе и беспричинную радость. Ещё не любовь, но уже предощущение любви. О встрече с Крисом они не договаривались, но Славка ждала его.
После завтрака Зофья отправила её собирать зонтики аниса, пока они не осыпались, а сама ушла в лес. Обе любили бродить вдоль реки в одиночестве, иногда Зофья брала Славку с собой и рассказывала ей древние легенды о лесных феях, которые раньше жили в лесу. Они были рыжими и прекрасными, знали язык птиц и в полнолуние вплетали в косы молочный свет звёзд.
О приворотах и зельях Зофья нарочно не рассказывала. Как-то ещё в детстве отрезала:
– Ты не ведьма. Ты другая. Не лезь в колдовство.
Славка и не лезла, но время от времени её одолевало любопытство, она подслушивала разговоры с приезжими, пыталась гадать на кофейной гуще или зеркалах. Часто Славка видела тех, кто приходил к Зофье, но никогда не вмешивалась.
Развесив пучки аниса на веранде, Славка вышла на крыльцо и широко улыбнулась. Вдалеке она увидела силуэт и сразу же опознала в нем Криса. За лето он заметно похудел, но все ещё оставался пухлячком и жутко обижался, если кто-то намекал на его вес. А Славке нравилась его мягкость, белая кожа, светлые кончики ресниц, будто присыпанные пеплом, и пупок, закрученный спиралью, словно ракушка.
Крис принёс ей пучок зелёных перламутровых перьев. Взмахнул им, словно веером.
– Надрал у Витькиного петуха. На.
Славка взяла перья, схватила Криса за руку и потащила в свою комнату.
Подтянув длинный сарафан, бухнулась на колени перед кроватью и вытащила большую плоскую коробку.
– Смотри, чуть-чуть осталось. С петушачьими уже завтра закончу.
Она открыла крышку и благоговейно замолчала, ожидая реакции Криса. Он тоже сел на колени и заглянул в коробку. На дне лежал классический головной убор индейцев, и, если бы Славка не сказала, что он ещё не готов, он бы и не заметил. Перьев там точно хватало. Самых разных. Такие же перья появлялись в шевелюре самой Славки, сегодня она снова носила в косах пятнистые и золотисто-бежевые.
Он посмотрел на её застывшее лицо и дёрнул подбородком в сторону коробки, Славка кивнула в ответ, словно разрешая.
Крис аккуратно вытащил венец с перьями, оглядел обшитые цветными нитками кусочки меха вдоль тесьмы, судя по всему, кроличьего, позвякивающие бусины на тонких косичках и восхищённо выдохнул.
– Ого, самая настоящая индейская… корона. Не знаю, как она называется.
– Я называю его роуч. Хотя мама сказала, что роуч – это немного другое. Слово красивое, как точка и тучка. Но тут тоже есть мех, так что пусть будет роуч.
Крис приложил венец к лицу Славки и удивлённо ойкнул.
– Надо же! Как тебе идёт! Будто ты и правда индейка, – он замялся, – или как правильно? Индуска?
– Индианка.
– А это разве не те, что в Индии?
– И они тоже. Мне мама объяснила: Колумб перепутал Индию с Америкой и назвал местных индейцами. – Славка аккуратно опустила роуч в коробку и сверху положила новые перья. – Я она и есть, по папе.
– Ты шутишь? – удивился Крис.
Славка пожала плечом, отчего завязанная узлом бретелька большого на неё сарафана, сползла вниз.
– Нет. Мне мама рассказывала, что познакомилась с папой в Краснодаре на фестивале индейской культуры. Он там играл на тарке, это такая флейта. Она распознала в его музыке настоящее заклинание на призыв дождя.
– Ого, – только и смог произнести изумлённый Крис. – Он, наверное, был её милым?
Славка выбрала самое короткое зелёное перо и воткнула в косу и закрепила тонкой резинкой. С недетской рассудительностью повторила слова мамы:
– Нет, она говорит, что не любила его, просто знала, что от него получусь я.