Ботоксные дневники
Шрифт:
— Нет, не такие огромные, — машет рукой Жак. — Что-нибудь поскромнее.
— Хорошо, сэр. — Продавщица захлопывает бархатную коробочку, мысленно снижая уровень своих комиссионных. — Тогда скажите, сколько любви, по-вашему, должны выражать серьги.
— Ну, наверное, столько. — Жак показывает большим и указательным пальцами расстояние примерно в восьмую дюйма.
— По полкарата каждый, — разочарованно говорит она.
— Хорошо, пусть по карату, — великодушно уступает Жак.
Через несколько минут продавщица возвращается с четырьмя коробочками. Я внимательно рассматриваю содержимое каждой. Боже, как же они
Я открываю первую коробочку и, положив ее содержимое на ладонь, поворачиваю руку, любуясь игрой камней. Потом прикладываю одну сережку к уху, и мое лицо сразу становится ярче и свежее. Эффект даже более сильный, чем от выщипанных бровей.
— Можно их примерить? — спрашиваю я продавщицу.
— Конечно. Можете примерить все и выбрать те, которые вам больше понравятся. А если ни на чем не остановитесь, я принесу еще.
— Non, в этом нет необходимости, мы берем эти. Они нравятся мне больше всего, — решительно заявляет Жак. — Ты согласна, mon amour?
— Они просто потрясающие, — говорю я.
С другой стороны, остальные серьги ничем не хуже. Но если не примерить их все, невозможно понять, какие из них лучше подходят к цвету моей кожи. Или это относится только к жемчугу? Но ведь и между бриллиантами тоже есть разница. Только мне не суждено ее узнать. Наверное, поэтому лучше покупать драгоценности самой. По крайней мере тогда можно понять, чего тебе хочется, не боясь потратить на это столько же времени, сколько твой бойфренд тратит в «Банановой республике».
Продавщица тщательно упаковывает серьги, и мы покидаем магазин в рекордно короткое время с маленькой овальной коробочкой из синего бархата. Жаку уже известен следующий пункт нашего путешествия — единственное место, куда можно отправиться после такой экстравагантной покупки. Это его отель, расположенный всего в одном квартале от «Тиффани».
— Я хочу посмотреть на тебя, когда на тебе не будет ничего, кроме твоих сережек с бриллиантами, — между поцелуями шепчет мне на ухо Жак, пока мы поднимаемся в лифте в его номер.
Если говорить об афродизиаках, то могу вас уверить, что посещение «Тиффани» не идет ни в какое сравнение с поеданием устриц. Я едва владею собой. Только-только успев выйти из лифта и открыв дверь в его номер, мы сбрасываем с себя одежду.
— Надень серьги, — напоминает мне Жак.
Я срываю ленту с коробки, с которой, впрочем, обращаюсь гораздо осторожнее — вдруг она мне еще пригодится.
— Иди сюда. Встань передо мной, дорогая. Дай мне посмотреть на тебя, — говорит Жак. Он лежит на кровати обнаженный, подложив под голову подушки, чтобы лучше видеть меня.
Вместо этого я быстро укладываюсь рядом с ним на мягкие простыни и подставляю ему одно сверкающее ухо.
— Потрясающе, просто потрясающе. Как же мне тебя отблагодарить? — игриво спрашиваю я.
— Встань, я хочу видеть все.
— Но здесь не на что смотреть. Кроме меня, здесь никого нет, — смеюсь я.
— Именно тебя я и хочу видеть, — уговаривает он меня. — Ты красивая. Tue е tres belle [74] .
Я нехотя спускаю ноги с кровати и смотрю на свой довольно круглый животик. Сколько еще можно его втягивать? И почему мне так трудно поверить, что мой любовник считает мое тело красивым? Что, увидев меня в полный рост, он восхитится, а не тут же обратит внимание на варикозные вены и рыхлые, чересчур женственные бедра?
74
Ты очень красивая (фр.).
Собравшись с духом, я встаю и откидываю назад волосы. Не самый лучший жест: моя шея никогда не отличалась совершенством формы. Но, поймав взгляд Жака, я вижу в его глазах только обожание и сама почти готова поверить в свою неотразимость.
Он медленно встает с кровати и идет ко мне.
— Tres, tres belle, — повторяет он, обнимая меня и покрывая мое лицо поцелуями, и я растворяюсь в ответной страсти. — Иди ко мне, — говорит он и неожиданно поднимает меня, одной рукой обняв за плечи, а другую просунув под колени. Я неловко болтаю ногами, и настроение у меня портится. Такие сцены хороши только в мелодрамах. Во всяком случае, я теперь не могу думать ни о чем, кроме своего чрезмерного веса. Наверное, он не рассчитывал, что я такая тяжелая, и только галантность не позволяет ему тут же швырнуть меня на пол.
— Отпусти меня, или у тебя будет грыжа, — говорю я Жаку. Как романтично! Почему бы не добавить, что в его возрасте следует еще и слегка сгибать колени, когда поднимаешь тяжести, — чтобы не сорвать поясницу?
— Non, non, ты легкая, как перышко, — уверяет он, но все же торопливо подходит к кровати и опускает меня на простыни.
— Это из-за бриллиантов, — шучу я. — Ты купил такие большие камни, и в серьгах я стала весить гораздо больше.
— Ш-ш, — говорит Жак, заглушая мои глупые шутки поцелуями. — Ш-ш-ш, — повторяет он, растягивая звук, потом легонько целует мои груди и нежно проводит рукой по моему телу.
Каким-то непостижимым образом моя неуверенность в себе исчезает, из головы уходят все мысли, и в следующие два часа я не способна ни о чем думать — могу только чувствовать.
На ужин я прошу подать мне в постель икры и шампанского, но Жак заявляет, что заказал столик в заведении, которое я непременно должна посетить.
— Это мой любимый ресторан, — говорит он. — Да и кому не нравятся «Времена года»?
«Времена года»? В моем списке он стоит на одной строчке с «Ле Сирк» и «Ае Бернардин». И не важно, что мой сарафан не самый подходящий наряд для такого шикарного места. В своих новых сережках я могу явиться куда угодно.
— Конечно, я с удовольствием пойду во «Времена года», — с воодушевлением заявляю я.
— Non, нам нужно лишь спуститься вниз, mon amour. Может, ты не заметила, но этот отель называется «Времена года». У ресторана же какое-то глупое название — «Пятьдесят семь — Пятьдесят семь», поэтому я называю его так же — «Времена года».
Что ж, хорошо, мы просто сделаем вид, что сидим в Гриль-зале. Или ужинать принято в зале с бассейном? Никак не могу запомнить.
— Мне надеть что-то еще, — продолжаю я кокетничать, или хватит бриллиантов?