Ботоксные дневники
Шрифт:
Жак входит в отдел мужской одежды с плотно сжатыми губами, такой же решительный, как Наполеон перед Ватерлоо. С той лишь разницей, что Наполеон проиграл то сражение, а Жак наверняка одержит победу.
Он готов приложить все необходимые усилия, чтобы получить то, что ему нужно. В конце концов он останавливает свой выбор на восьми почти ничем не отличающихся друг от друга брюках из хлопка размера 32 х 32. Мне очень нравится по-французски стройная фигура Жака, но я никогда не думала, что она имеет форму идеального квадрата.
— Восемь пар! Хорошая идея. Можно будет не думать о
— Я должен это примерить, mon amour. Думаю, они мне подойдут.
Он восемь раз входит в примерочную и восемь раз выходит из нее, демонстрируя мне каждую пару брюк и внимательно разглядывая себя в зеркале. Радует хотя бы то, что он не ленив. Жак высказывает свое мнение о расположении карманов, ширине отворотов и длине брючин, которая во всех восьми случаях составляет те же самые тридцать два дюйма, о чем я, конечно, молчу. Следующая тема — цвет, то слишком напоминающий хаки, то совсем на него не похожий. Он столько раз произносит слово «хаки», что оно начинает казаться мне каким-то французским эпитетом. И я, пожалуй, как-нибудь им воспользуюсь.
73
Tide — прилив, отлив, поток, течение (англ.).
— Мне больше всего понравились пары номер два, четыре и шесть, — наконец говорит Жак, красуясь перед зеркалом в последних, восьмых, брюках. — Пожалуй, примерю их еще раз. Если, конечно, ты не предпочитаешь номер третий. Если ты скажешь, я возьму le troisieme, mon amour.
— Нет, только не третий. — Я решаю проголосовать за четные числа: должна же у девушки быть какая-то рациональная система принятия решений. — Думаю, тебе даже не надо мерить эти брюки еще раз, они сидят на тебе просто великолепно.
— Merci, mon chouchou, но я должен быть уверен.
И все начинается сначала. Он поочередно примеряет номера два, четыре, шесть, потом четыре, два, шесть, после чего шесть, два, четыре. И никак не может определиться с выбором. Вскоре голова у меня начинает кружиться, но в конце концов мы покидаем магазин с огромным пакетом, в котором лежат еще и шесть рубашек-поло нескольких оттенков голубого, специально подобранных к различным оттенкам хаки. Почему он не стал мерить рубашки, остается для меня загадкой, но я, естественно, не поднимаю этот вопрос.
— Мне так нравится ходить с тобой по магазинам, — улыбаясь, говорит Жак, когда мы оказываемся на улице. — Мы ведь славно поработали сегодня, non? Ну а сейчас пойдем и купим тебе какую-нибудь безделушку.
— Безделушку? Может, одну из этих?
Мы как раз проходим мимо уличного торговца, предлагающего бусы и «золотые» браслеты. Против цен, указанных на его лотке, невозможно устоять: любая вещь стоит от двух до пяти долларов.
— Нет, я присмотрел кое-что другое. Думаю, тебе понравится, — смеется Жак.
Мы идем по Пятой
Прогулка длиной в шесть кварталов занимает гораздо больше времени, чем обычно, потому что через каждые сто футов мы останавливаемся, целуемся и рассматриваем витрины.
— Вот мы и пришли, — говорит Жак, подталкивая меня к вращающимся дверям магазина на углу Пятьдесят седьмой улицы. «Тиффани». Я не была здесь с тех пор, как возвращала сюда три абсолютно одинаковые серебряные конфетницы, которые родственники Жака много лет назад подарили нам на свадьбу. — Ты знаешь, чем знаменит этот магазин, поп? — спрашивает он, с удовольствием оглядываясь вокруг.
— Синими коробочками?
— И этим тоже, дорогая, — улыбнувшись, соглашается Жак. — Но я имел в виду другое. Бриллиантами. Здесь продаются лучшие в мире бриллианты. — Он крепко сжимает мою руку, и мы идем мимо светящихся витрин со сверкающими драгоценностями. — Я люблю тебя. И сегодня мы купим тебе бриллианты.
Я резко останавливаюсь, сделав вид, что заинтересовалась украшениями в одной из витрин. Бриллианты? В горле у меня встает комок. Всего несколько встреч, несколько проведенных вместе ночей и несколько сотен цветов — и он уже уверен, что вернул меня? Неужели все так просто? Я ведь клялась себе, что на этот раз ни за что не потеряю голову. И, несмотря ни на что, сдержу обещание. Всю неделю я ломала голову, кто же звонил Жаку в Вермонт и где он пропадал несколько дней, когда я не имела от него никаких известий. И все же еще ни один мужчина не заставлял мое сердце биться так быстро. И наверное, никогда не заставит.
Должно быть, я слишком долго стояла в нерешительности, Потому что Жак обнимает меня и горячо целует.
— Почему у тебя такой встревоженный вид, ma cherie? Бриллианты должны вызывать улыбку. Или ты предпочитаешь сапфиры?
— Нет-нет, я обожаю бриллианты. Но, может, сейчас не самое подходящее время?
— Как раз самое подходящее. Мы здесь вдвоем. Все хорошо. — Он оборачивается к стоящей за прилавком продавщице с безупречным шиньоном: —Пожалуйста, покажите мне серьги с бриллиантами, самые красивые, какие только у вас есть. Я хочу подарить их женщине, которую люблю.
Значит, до кольца дело пока не дошло. Я с облегчением вздыхаю. Но все же почему? Он еще не готов? Мы здесь. Вдвоем. Сколько времени он собирается за мной ухаживать? Как-никак он делает это уже не в первый раз.
— Жак, серьги с бриллиантами — это слишком дорого, — говорю я, беря себя в руки.
— Для тебя все, что угодно, солнышко. Ведь ты вернула меня к жизни.
Сопротивляться бесполезно, тем более что продавщица уже вручает мне то, о чем просил ее Жак. Самые красивые серьги, имеющиеся в этом магазине.