Бой без правил (Танцы со змеями - 2)
Шрифт:
Внешне Иванов не отреагировал, но по тому, как он предложил ему зайти в зал, понял, что сказал именно то, что нужно.
Сели. Помолчали.
– Я не знал, что вы это... ну, не служите...
– А чего тогда официальничаешь, выкаешь? Давай на "ты"...
Нет, все-таки он вовремя сказал, что остановился у друга. Чувствовалось, что Иванов подуспокоился.
– Хорошо. Вы... то есть ты.. помните... тогда ко мне журналист в больницу приходил? Из Рейтер. Интервью брал.
– Бородатый такой?
– Да-да - косматый. Весь в перхоти...
–
– Так этот корреспондент.. ну, бородатый... Только он, правда, бороду сбрил... Так он у нас, в Севастополе, объявился.
– На курорт, значит, приехал...
– Ну, вообще-то, Севастополь - не Ялта.
– Знаю, знаю. Это я так сказанул. На самом деле эти ребята в Ялту уже не ездят. И тем более - в Севастополь. Им теперь Ниццу подавай, Флориду, Канары. Я так чувствую, что поработать он к вам приезжал. Верно?
– Работой я бы это не назвал...
– Ну-ну, и что же он у вас делал?
– и просительно посмотрел на молчащий телефон.
Майгатов оттолкнулся от спинки кресла, сел на самый краешек, чуть наклонившись вперед, и обстоятельно рассказал все, что произошло в Севастополе...
– Зря ты Жбанского так отпустил, - подвел Иванов итог услышанному. Украинцы его бы покрывать не стали, выдали бы прокуратуре. У нас межправительственное соглашение по этому поводу есть.
– Понимаешь, - кажется, впервые обратился он к Иванову на "ты" и не ощутил никакого сдерживающего барьера, - я не верю в то, что выдали бы. Нужно жить в Севастополе, чтобы понять это. Бумаги, может, какие и есть, но в действительности все решается не бумагами, а совсем иными вещами. И самую большую роль играют... ну, скажем так, чувства: зависть, злоба, раздражение...
– Ладно. Черт с ним, с этим Жбанским. Если я не ошибаюсь, благодарность за уничтожение банды мне объявляли зря. На яхте, судя по всему, ни главаря с этой...как его...
– С бородавкой на лбу...
– Да, с бородавкой, ни девицы, ни итальянца, ни, тем более, псевдожурналиста уже не было. Псев-до-жур... как его, говоришь, по документам?
– По тем, что показал милиционеру, - Зубарев. По тем, под которыми жил на "Енисее", - Кострецов. Интересно, какая фамилия настоящая?
– Ни та, ни другая, - совершенно спокойно сказал Иванов.
– Зубарев, Кострецов... Сплошная анатомия. Вот что такое - кострец?
– Кость какая-то, - смутился Майгатов.
– Три балла за ответ. Кость там есть. И все же, - он рывком встал, подошел к полке, вынул из строя книг толстый, зеленый том словаря, полистал его и громко провозгласил: - Вот: кострец - часть мясной туши, верхняя часть задней ляжки... Когда ты этих ребят за ляжку схватишь, они взвоют по-настоящему.
– Я?
– Конечно, ты.
– А не... мы?
– с неприятно поднимающейся в душе тревогой спросил он.
– Понимаешь, занят я сейчас, - вдавливая том в уже расслабившийся, почувствовавший свободу строй книг, пояснил Иванов.
– Я фирму частного сыска открыл, и сейчас поступил неплохой заказ... Ну, может, не такой уж и неплохой,
– Честно говоря, я надеялся...
– Да и потом, пойми меня: та контора, в которую ты вцепился, интересовала меня по чисто служебной необходимости. Какой мне толк гоняться и дальше за ними?
Он говорил, расхаживая по мягкому, глушащему шаги ковру, говорил, то и дело бросая взгляды на молчащий холодный пластик телефона, а Майгатов с каждой новой секундой этого хождения и нудного, бесцветного говора все неприятнее ощущал в душе тревогу. Может, и вправду он слишком много себе вообразил, решив, что только Иванов сможет ему помочь, сможет остановить бандитов на их пути к "Ирше". И когда оказалось, что единственная надежда рухнула, он ощутил бессилие. А, может, и ему плюнуть на эту погоню и уехать в Севастополь? Сразу вернется прежняя размеренная жизнь, вернутся заботы "Альбатроса", может быть, перестанет кукситься на него Бурыга и назначит вместо уходящего Анфимова командиром.
Бурыга? А суд чести? Он уехал на вокзал до того, как он начался. Уже одним этим он бросил вызов Бурыге и теперь... Испарина холодом легла под чубом. Только сейчас, в квартире Иванова, он вдруг остро понял, что уже не будет никакой размеренной жизни, не будет "Альбатроса", не будет Анфимова. Он сжег мосты. И чтобы хоть немного, хоть отчасти вернуться к себе прежнему, он должен найти тех, кто принес столько боли ему, кто обманул его в Севастополе так нагло, так мастерски, так небрежно даже.
– А если, - прервал он все что-то говорившего Иванова, - если я помогу тебе в твоем деле, а ты - в моем?
Он хватался за ускользающую надежду, он не хотел, чтобы отчаяние толкнуло его на какой-нибудь необдуманный поступок. Однажды он уже поддался отчаянию. Был тяжелый, до тьмы в глазах тяжелый бой на ринге. Он, как всегда, считал свои очки и очки противника, и в конце, когда калькулятор в мутящейся голове подсказал, что на два-три удара у него больше, начал вязать противнику руки. Он протянул в этой скорее вольной борьбе, чем боксе, двадцать последних секунд и под удар гонга праздновал победу. Но судья поднял руку соперника. Куда-то пропали усталость и боль. Осталось только отчаяние. Страшное, переходящее в бессилие, отчаяние. И тут соперник усилил его насмешкой. Рука сама собой впечатала нос врага в алый круг лица. Кровь брызнула на белое манишко судьи. Потом над ним еще сжалились - дали только полгода дисквалификации. А могли вообще...
– У меня - очень серьезное расследование. Заказчики просили о максимальной конфиденциальности. Каждый лишний человек, осведомленный о...
– До свидания!
– рывком с края кресла вскочил Майгатов и метнулся в прихожую, к двери.
Телефонный звонок ворвался в квартиру. Иванов тигром прыгнул к трубке, сорвал ее, чуть не уронив на пол, вдавил в сразу покрасневшее ухо.
– Славка? Что? Ждал, ждал, еще когда ждал. Погоди, - сжал микрофон в потный кулак и крикнул в прихожую: - Стой, Майгатов! Не уходи!