Бой на Калиновом мосту
Шрифт:
А Иван-царевич все слышит. Ну, как он про смерть сказал, Марфа Прекрасная и говорит:
— Ты бы, миленький, на Русь слетал да принес бы мне русскую кухарку. Не могу я от вашей пищи.
Он собрался и полетел. А Иван-царевич и Орон-Верный отправились Кощея смерть искать.
Приехали к морю, дубья наломали, плоты связали, по волнам покатили. Стала поперек волны щука-рыба. Иван-царевич хотел её стрелить, Орон говорит:
— Не стреляй, Иван-царевич, щука-рыба нам сгодится.
Налетели на остров, пошли в гору. На дубе кречет сидит, вороненка
— Не стреляй, кречет нам сгодится.
Добрались до погреба. Стоят на погребе четыре дуба. Орон-Верный рвет дуб с ветками, Иван-царевич — с комелем. Вытащили ящик. Выпал из ящика заяц, побежал по горе — и ружье не возьмет. Налетел тут кречет, пал на зайца. Выпало из зайца яйцо. Взял Иван-царевич яйцо, в платок завернул. Сели на плот — поехали. Набежала волна, Иван-царевич покачнулся, яйцо в воду сронил. Стали на берегу печалиться. Выскочила щука-рыба, яйцо подала.
Ну, поехали. До болота доехали, а Кощей Бессмертный у смерти лежит. Взял Иван-царевич, яйцо разломил — Кощей и помер. Забрали они золото и Марфу Прекрасную — Золотую Грудь.
Марфа Прекрасная говорит:
— Надо этот дом огнем спалить.
Запалили они дом, и полезло оттуда гнусу разного. Они этот гнус в огонь заметали. И поехали в свое царство. А туда яга-баба пришла, все царство разорила, отца с матерью в темницу кинула, глаза выкопала. А сама как мать превратилась. И заповедь дала, кто из людей Ивану-царевичу расскажет, тот камнем станет.
Вот подъезжают они к своему царству. Тут ночь пала, они шатер раскинули и спать полегли. Иван-царевич с Марфой Прекрасной крепко спят, а Орон-Верный глаз не смыкает. Прилетели на шатер девицы-голубицы. Федора да Егора женки. Лапками перебирают, слезы утирают:
— Ах, Иван-царевич, едешь ты не к матери, а к яге-бабе, твоя мать, отец, родные братья в темнице сидят — глаза выкопаны. Яга-баба тебе подарочек направила — перву чашу с ядом изготовила.
Наутро встает Орон невеселый.
Иван-царевич говорит:
— Что ты невеселый ходишь? Или тебе невесты жалко, так ты спи одну ночь, а я другую.
— Не надо мне твоей невесты, а если будут тебе подарки давать, так ты мне отсули.
— Пускай тебе, — говорит.
Опять ночь ночевали. Налетели девицы-голубицы, ножками перебирают, слезы утирают:
— Эх, Иван-царевич, направила тебе яга-баба второй подарочек, вороной конь. То не конь, а змей, он тебя разорвет.
Орон-Верный наутро встает невесёлый:
— Что, Иван-царевич, отсули мне второй подарочек. Я тебя от смерти спас.
— Пусть тебе, — говорит.
На третью ночь прилетели девицы-голубицы, еле крылышки держат.
— Ах, Иван-царевич, назад вертайся, направила тебе яга-баба подарочек: золотую карету, жемчугом убрану, как сядешь, так тебя и сплюснет. А сказать никто не смеет; кто скажет, тот камнем встанет.
Утром Орон-Верный говорит:
— Иван-царевич, отсули мне ещё подарочек, я тебе невесту добыл.
— Ну, пусть тебе, —
Ну, приехали они в город, баба-яга вместо матери целуется, обнимается. Налила Ивану-царевичу чару сладким вином:
— Выпей, сыночек, на радости.
Иван-царевич только хлебнуть хотел, а Орон говорит:
— Ты ведь мне отсулил.
— И правда, царско слово не воротится. — Орон вино под лавку, а чару в карман, вино под лавкой половицу выело.
А баба-яга и говорит:
— Ты что ж это слуге да подарки даешь матери?
Ну, привели Ивану-царевичу вороного коня. Конь — что чудо: золотая грива.
— Ну, — говорит, — сынок, вот тебе конь направлен.
Иван-царевич любует коня, а Орон говорит:
— Ты мне отсулил.
Поднял палицу пятьдесят пудов и давай коня шелучить, убил до смерти. Ивану-царевичу коня жаль, а помалкивает. А баба-яга говорит:
— Что ты, сынок, надо мной издевку строишь, все матернины подарки слуге отдаешь?
Ну, подъехала карета золоченая, жемчугом шита, шелком крыта.
— Ну, садись, сынок, под венец ехать.
Иван-царевич только ступил, а Орон подскочил:
— Ты ведь мне отсулил.
Ивану-царевичу кареты жаль.
— Эх, какой ненасытный.
А Орон давай карету бить-ломать — в щепы разнёс.
Баба-яга ярится. Его погубить хочет. Вот вечером их спать повалила. А Орон-Верный караулить стал. Середь ночи идет яга-баба, две змеи несет. Орон-Верный меч схватил, змеям головы снес. А яга-баба и закричала:
— Ой, Иван-царевич, обнасилил слуга твою родную матушку!
Иван-царевич разгорячился:
— Ах ты, такой-сякой, я тебя от виселицы спас, я тебе и голову снесу.
— Постой, названый братец, дай слово сказать.
А яга-баба кричит:
— Не надо ему слово говорить, он над матерью твоей изгалялся.
— Нет, уж был он мне крестным братом — пусть перед смертью слово скажет.
— Это, Иван — царевич, не твоя мать, а яга-баба… — Сказал Орон-Верный, по колени камнем стал — …Твои родители и родны братья в темнице сидят и глаза выкопаны… — А Орон-Верный уж по грудь камнем стал. — …Хотел я, Иван-царевич, и тебя спасти, и сам жив остаться, да ты слугу верного, брата крестного, вешать повел.
Только он сказал и стал серым камнем. Тут Иван-царевич схватил бабу-ягу богатырской рукой — пополам разорвал. Ну, пошли они в темницу, вывели отца с матерью, родных братьев, девиц-голубиц. А у отца с матерью глаза выкопаны. Взял Иван-царевич живой воды и оживил им глаза. А Орона-Верного ни живая, мертвая вода не берет. Ну, Иван-царевич плачет, рыдает:
— Сгубил я брата названого Орона-Верного.
Взял он этот серый камешек и в свою спальну у изголовья поставил. Ну и зажили. Год живут. А Иван-царевич все по Орону скучает. И два живут. Вот ему Марфа Прекрасная сына родила. У парнишки золотые волосы, по ресничкам жемчужинки, под затылком светел месяц. А Иван-царевич все скучный. Вот ему раз сон снится. Открыл Орон-Верный каменные уста и говорит: