Боя часов я так и не услышал
Шрифт:
– Это слово звучит, как… – начала Люси, но Том перебил ее.
– Это расписание со стены вокзала в Городе, – определил он, – Я его точно узнаю.
Верить Томасу тяжело, он частенько врет, и порою, даже без собственной выгоды, но на этот раз с ним пришлось согласиться: он, на самом деле, бывал за стенами Дома больше, чем многие из нас. Я перечитал объявление еще раз, закрыл дверь, и распахнул ее заново. На этот раз петли душераздирающе заскрипели, так что я даже поморщился.
В лицо ударила отвратительная вонь мочи, грязи и старой одежды. Черный перекошенный переулок,
– А это жилая часть Города, – заметила Люси, скривив тонкий носик, – А немного дальше – морг и прозекторская, если я все правильно помню. Меня сюда водил дедушка на день Рождения.
– Эта дверь – межпространственный портал, действующий между заданными точками, – пожал я плечами, с отвращением разглядывая нищего, который справлял большую нужду в ближайшей канаве, – Не знал, что в нашем Доме кто-то увлекается физикой так глубоко.
– Не умничай, Вили, – отмахнулся Томас, – Ты становишься отвратительно скучным, когда начинаешь говорить эту непонятную ерунду.
– А он может отправлять нас в прошлое и будущее? – вклинилась Люси, – Или все будет так скучно?
– Может быть, но…
– Может, попробуем еще? – с сомнением спросил Томас, которому кладбищенский проулок пришелся совсем не по душе, – Мне здесь что-то не нравится. Давай заново, Вили.
За несколько часов, мы побывали не только в Городе. Дважды гостиная переносила нас на горную вершину, трижды в общественную баню, четырежды в какой-то столичный бордель, и по разу в Церковь, в парк и хоспис, а потом открылась прямо посреди театрального выступления в местном кабаре, где на нас уставились испуганные и изумленные лица, таращившиеся из зала. У одного пожилого господина монокль упал кружку с пивом, а какая-то барышня в яркой юбке, разукрашенная такими чудовищными красками, что ее лицом можно было пугать младенцев, испустила внушительный вопль, который долгое время звенел на уровне ультразвука. В баре лопнула бутылка, а лысый, как колено, официант в грязном фраке моментально упал в обморок.
– Здравствуйте, земляне, – сказал Томас, – Мы пришли с миром. Эй, Вили, ты же у нас умный. Как там надо говорить?
– Точно не так, – скривился я, – Нужно что-то более пафосное…
Земляне оказались очень приветливыми. Они сказали, что даже не слишком удивятся, если внезапно откроется портал в ад, и оттуда явится сам Дьявол за стаканчиком виски. Официанта привели в чувство, а визжавшая танцовщица так и осталась сидеть с открытым ртом и глазами навыкате, словно у нее внезапно выпала челюсть.
– Я могу поговорить с дедушкой Клаусом, если больно,– предложил я ей, – Он специалист в медицине, и вообще, настоящий ученый.
– Я думаю, ей больше поможет священник, – заметил господин с моноклем в бокале для пива – Потому что ее явно хватил удар. Но спасибо за предложение. Вы очень любезны, как для гостей из космоса. И если вы не заберете наши души, мы даже выпьем за ваше здоровье.
– Коллекцию душ у нас прежде собирала одна тетя, – сообщил ему Томас со сцены, когда кто-то дрожащий
– Это очень радует, – ответил господин с моноклем, – Может, тогда вы будете так добры, ходить по полу, а не летать, а то это многих нервирует. Вот, святого отца, к примеру.
Ох, этому герру и, правда, было не по себе. Святой отец открывал и закрывал рот, словно забыл, как нужно выговаривать слова, а свечка в его руках совершала такие интересные пассы, что оставалось удивительным, как она не погасла до сих пор.
– Здравствуйте, – сказал я ему, вспомнив о приличных манерах, – Как поживаете? Как настроение?
– У него туберкулез и сифилис, – вставила Люси, продиагностировав священника, – Поэтому правильнее будет спросить, как у него здоровье.
– Замечательно. Очень хорошо, – рассудительно сказал святой отец и сполз по стенке. Свечка выпала из рук, но не погасла. Наверное, бедняга немного перенервничал. Мне стало его почти жаль.
– Спасибо, – торжественно произнес пивной господин, поглядывая то на нас, то на мертвую танцовщицу, то на священника, когда Том послушно опустился на скрипучие доски – А еще, вы нас очень обяжете, если скажете, что вон тот мужчина, за вашими спинами, не хочет нас убить. У него злое синее лицо и большая кочерга. Заранее благодарен.
Официант снова рухнул в обморок. Кто-то в зале коротко взвыл, а пьяные музыканты, справа и слева, восприняв это, как знак, грянули что-то веселое и заводное на тубах, барабанах и концертинах.
– Вот и свету конец, – вздохнул господин с моноклем и пивом, – Мир несовершенен, люди довели Бога до крайних мер. Я знал, что буду пить в этот день. Давно пора, так сказать.
Он поднял бокал в тот самый момент, когда Папа захлопнул дверь прямо перед нашим носом. Я говорил вам, что его лучше не злить? Вот тогда-то я выучил это на зубок.
Двери в гостиную заколотили досками. Спустя три месяца, когда заточение в детской подошло к концу, а моя пятая точка перестала саднить при каждом движении (кочерга вместо ремня – это вам не шутки), мы пробовали выйти в Мир еще несколько раз, но ржавые гвозди, которыми Папа забил портал, никак не хотели поддаваться. Говорить со мной на эту тему никто не желал. Взрослые игнорировали вопросы, будто и не слышали их. Приходилось довольствоваться собственными догадками, а это не всегда бывает хорошей идеей.
Гостиная встречает меня привычным пустым полумраком. Люстра под потолком давно не горит, но продолжает раскачиваться из стороны в сторону, словно и сюда пробирается ветер, но в комнате затишье.
Кто-то могучий и сильный побывал здесь до меня, ибо крепкие доски валяются прямо на коврике. Гвозди вырваны вместе с кусками краски и дерева, а большой засов лежит где-то в стороне, перебитый и разломанный.
Массивные двери приоткрыты, но я не рискую подходить ближе. Не хочу даже думать, куда ведет портал в этот раз. В Доме произошло что-то очень злое и нехорошее, поэтому не стоит надеяться на удачу. Я обхожу гостиную стороной и спускаюсь еще ниже.