#Бояръ-Аниме. Газлайтер. Том 24
Шрифт:
Я виду не подаю. Пусть ждут своего часа. Нападать сразу не собираются, это понятно. Будут дожидаться, пока начнётся заварушка с ушкоширем — и тогда ударят из тени, по спинам.
Айра приводит нас в рощу, которую мы миновали по дороге из Давириса. Как сказала ликанка, по слухам, именно здесь обитает ушкоширь. Я легко нащупываю его разум — медленный, тяжёлый и сейчас в полудреме.
— Ушкоширь, значит, большой и мохнатый, — задумчиво произношу.
— Очень большой, — кивает Айра.
— Спасибо, принцесса. Дальше
Веду всех прямо к зверю, пока лес постепенно не редеет, и впереди, наконец, не появляется он.
Когда подъезжаем ближе к спящему зверю, становится ясно — ушкоширь куда больше, чем, видимо, представляла себе Айра, судя по её округлённым глазам.
Светка первой по мыслеречи восхищённо выдыхает:
— Вот это да… Вот это махина!
— Фака… — Змейка уже выпустила когти, взгляд скользит по толстой шкуре, явно прикидывает, куда именно прыгать.
Настя, задумчиво глядя на тушу:
— Даже не знаю, во что тут вообще вцепиться…
Я улыбаюсь, глядя на ушкоширя, и громко говорю:
— Мохнатыч, привет!!!
Девчонки синхронно оборачиваются на меня.
Ушкоширь медленно приоткрывает один глаз, лениво хлопает огромными ушами, тянется, зевает. Разворачивает тяжёлую голову, отпуская дерево, на которое опирался во сне, и, заметив меня, низко, раскатисто гудит в хобот.
Ставка Шереметьевых, Междуречье
Боярин Шереметьев снова сидит в бане. Банщица трет его кожу до мяса, шоркая мочалкой яростно. Бесполезно. Ничего не помогает. Запах уисосика въелся не только в кожу, но, кажется, уже и в кости, и в лёгкие.
Одежду сменил раз десять. Каждую проклятую рубаху жёг лично, с торжественной ненавистью, наблюдая, как ткань скручивается в чёрные хлопья. Даже покои сменил — те, прежние, пропитались этой вонью так основательно, что проще было бы залить их маслом и поджечь с четырёх углов. Теперь боярин живёт в палатке — на свежем воздухе, под порывами ветра, в надежде, что хоть тут станет легче.
Но нет.
Стоит только расслабиться, только сделать глубокий вдох, как из ниоткуда возвращается это знакомое, до ужаса амбре ёжика.
Сейчас боярин парится до изнеможения, прогоняет банщицу и трет себя яростно сам. Скребёт, пока руки не дрожат, пока пальцы не немеют. Каждый раз верит, что вот сейчас, ну вот сейчас-то точно смоет. И снова впустую.
В конце концов, обессиленный, сев на полку, вытирает лоб дрожащей рукой и понимает — так жить нельзя. Это уже не просто неудобство. Это пытка. Адская кара. Тут без помощи не справиться.
Он тяжело вздыхает и, вывалившись в предбанник, берёт телефон, набирает номер дальнего родственника — графского сынка Антона Шереметьева, того самого, что, бывает, трется вокруг графа Данилы, как прихвостень возле короны.
— Слушай! Антошка, выручай! Тут беда. Адские ёжики замучили! Этот спрей твоего друга телепата, ну, тот самый, знаешь, что продается в аптеках Филинова… вообще не помогает! Есть что посильнее? Может, знаешь, чем спастись? Вдруг тебе
На том конце Антон хмыкает с подозрением:
— Странно, дядя Гоша. Этот спрей обычно всех спасает… Но знаешь, бывает, что и нет, но только в особых случаях. Если на Данилу кто-то наехал, или кто ему поперёк дороги встал, то его рецепты могут и не сработать на пользу врагу.
Шереметьев сжимает зубы до скрипа, кулаком по полке бьёт так, что доски трещат:
— Это неважно! Должен же быть другой спрей! Ты достанешь, Антоша?!
Антон вздыхает, явно думает, как бы помягче отказать:
— Честно, дядя Гоша? Не думаю, что тебе что-то поможет. Я с Данилой в Испанию ездил, ещё когда он даже графом не был, и уже тогда он успевал доводить мадридцев до белого каления. Кстати, благодаря его помощи я и руку Исабель завоевал. Так что знаю, о чём говорю. Данила всегда на десять шагов впереди. Дядь, я бы на твоём месте уже подумал об извинении. Лучше уж потратится и откупиться, чем потом гнить в этой вони. У него на каждый твой ход — десяток своих, и все похлеще.
Шереметьев рычит в трубку, будто собирается её прокусить:
— Да пошёл ты, сопляк! Меня учить будешь?!
И сбрасывает вызов с такой яростью, будто на том конце был сам Вещий-Филинов.
После этого боярин убегает в свою палатку, отдернув полог. Ветер обдувает его. Как это так — извиняться перед мальчишкой? Он, боярин Шереметьев, извиняться перед графом?! Перед этим Данилой, из-за которого Хлестаков уже ослеп и ходит, как привидение? Нет, он, Шереметьев, обязан держать марку. Обязан быть выше. Хоть и смердит так, что птицы стороной облетают лагерь, а кони от привязи рвутся.
И вдруг боярин слышит пыхтение. То самое.
— Пых-пых…
Пыхтение ёжика из угла.
Шереметьев бледнеет, как полотно. Бешено мотает головой и одними губами шепчет:
— Ой, нет… Опять!
И без оглядки, даже сапоги не надев, вылетает из палатки в ночь.
Роща ушкоширя, Шакхария
Семеро наемников-ягуаридов скользят по лесу почти бесшумно, ступая мягко, слаженно. Каждый в отряде знает своё место, каждое движение отточено. Впереди держатся четверо огненных магов. За спинами боевиков идёт менталист — долговязый, с острыми скулами, хищным взглядом и цепкими пальцами, которыми он будто нащупывает пространство перед собой, выискивая следы мысли.
— Ну что там впереди? — шёпотом спрашивает один из огневиков, сужая глаза, пытается разглядеть сквозь чащу силуэт добычи.
Менталист морщится, прикрывает глаза, сосредоточенно выслушивает невидимые вибрации, ловит эхо сознаний.
— Сознание большое… Очень большое, массивное… И оно движется прямо к нам. Это ушкоширь.
— Только один ушкоширь?
— Да.
— Ха! — фыркает огневик, скалясь так, что сквозь огненное забрало просвечиваются клыки. — Значит, дело сделано! Ушкоширь растоптал конунга и его девок. Нам даже пальцем шевелить не пришлось. Повезло же. А плата всё равно наша.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
