Боярышня Дуняша
Шрифт:
возражать, да и чему? Любое несогласие со стороны Милославы будет выглядеть вздорным, но
она всё же попытается.
Милослава открыла рот, чтобы достойно ответить, но игуменья предупреждающе подняла
руку.
— Не каждому дано воспитать дитя с божьей искрой в груди, да и мы не каждому
предлагаем такую честь.
Старая женщина развернула Дуню к себе лицом и по-птичьи склонила голову. Дуняша не
успела скрыть свою настороженность, да ещё в её глазах
сейчас заберут из дома… и обратно она уже не вернётся, а игуменья вовсе не ласковая бабушка, коей пыталась казаться.
Взгляд монахини похолодел, и она со строгостью посмотрела на Милославу.
— Разбаловала ты своих детей, — жестко произнесла она, но, смягчившись добавила: —
Ничего, в обители мы всё поправим. Жду от тебя телегу с пропитанием и вклад за дочерей.
Милославу бросило в жар.
«Дочерей!»
Обеих девочек хотят забрать!
Игуменья Таисия величаво развернулась и собралась уходить, не удостаивая взглядом
раскорячившуюся в поклоне и одновременно в пригласительном жесте откушать ключницы.
— По какому праву требуешь отроковиц себе? — раздался насмешливый голос Кошкиной и
наваждение непоправимости пропало. Милослава очнулась, сверкнула глазами и загородила
собою дочерей.
— Во благо свой подвиг свершаю, — тихо ответила игуменья, — девочкам нужно духовное
наставление, чтобы дерзость изгнать из их душ.
— Это боярышни, а не смерды! — рявкнула Евпраксия Елизаровна. — Им над людьми
властвовать, а не смиренно плыть по течению.
— Ересь лаешь! — повысила голос игуменья и стукнула по полу посохом.
— Благостными речами покрываешь жажду наживы? Власть княжескую и боярскую ставишь
ниже монастырской? — ничуть не испугавшись, наступала Кошкина.
В горнице повисла тишина. Женщины в напряжении смотрели друг на друга, и нежданная
гостья не выдержала:
— За твои грехи сын твой пострадал! — бросила обвинение игуменья и для убедительности
указала на боярыню скрюченным артритом пальцем.
Видит бог, она не хотела, но ненависть к Кошкиным оказалась сильнее. Из-за них целый род
бежал из Москвы и обрубил будущее молодому поколению. Нет больше силы за Тверью, а
Москва крепчает, но без Бутурлиных!
Из Кошкиной словно стержень вынули, и она осела прямо на пол. Таисия взглянула, поморщилась и резко повторила Милославе:
— Твоих девочек сейчас заберу!
Она уже двинулась к выходу, не сомневаясь в исполнении повеления, как вдруг…
— Нет, не отдам, — выступила вперед хозяйка дома. — Мы сами воспитаем дочерей.
Таисия остановилась. Ей показалось, что она ослышалась,
цветов хозяйка смотрела прямо на неё.
— Ты хоть понимаешь, от какой чести отказываешься? — сдерживая гнев, вкрадчиво
спросила игуменья. И Милослава поняла, что её спрашивают, что понимает ли она, против кого
идёт?
— Я не просила о такой чести… — упрямо не сдавалась боярыня Милослава, задыхаясь и
вытирая пот с лица.
— Уж не одержима ли ты и твои дети гордынею? — угрожающе прошипела гостья — и тут
Машу затрясло, она побелела и, указывая на Таисию, в ужасе закричала:
— Ведьма! — и упала в обморок.
Этого никто не ожидал.
Мария всегда была спокойной девочкой и послушной. Её никогда не наказывали, да даже
голоса на неё не повышали, потому что не за что было. Это Дуняшка могла учудить что-нибудь, и получив подзатыльник, а то и попе, отряхнуться и наново чудить. И вдруг Машенька…
Женщины с ужасом посмотрели на игуменью.
Что у них было в мыслях?
Они же не поверили выкрику впечатлительной девочки?
Тогда испугались за Машу и чем аукнутся ей эти слова?
Но, кроме сестры, к девочке никто не кинулся.
Все в ступоре смотрели на искаженное негодованием и злостью лицо гостьи. Эмоции старой
оскорбленной женщины не сложно было угадать, как и то, что она не простит не только
ребенка, но и всех свидетелей.
Всем было ясно, как божий день, что монастырю понадобилась необыкновенная художница
и что настоятельнице пришлось оказать честь Дорониным и лично добраться до них. Еремейка
сын Профа не наибольший человек, но и не маленький, чтобы отдать своих внучек по письму
Таисии. А ещё люди говорят, что он обожает своих внуков, не делая различия между девочками
и наследником. Из-за слабости к детям своего сына старый дьяк мог доставить немало хлопот, если дать ему время. Сначала он затеял бы долгую переписку, а после подключились бы другие
заинтересованные люди, поэтому Таисия смирила гордость и сама… сама! заехала за нужными
ей отроковицами.
А тут Кошкина! С ней игуменья ссориться не хотела, да и не почину, но стерпеть
небрежение от неё и помеху в деле?
И под конец трясущаяся девчонка… Маша с самого начала смотрела на гостью широко
раскрытыми глазами. Все думали, что от избытка чувств, тем более в первые минуты в её
глазах были смешаны восторг, почитание, трепет, ожидание чуда, а она оказывается не в себе!
Таисия быстро сумела спрятать свой гнев и медленно обвела всех присутствующих жестким