Боярышня Дуняша
Шрифт:
Дуня вздыхала, морщилась, но терпела. Не то чтобы она считала себя виноватой, но что-то
они все погорячились и увлеклись.
И зря она Ванечку назначила креативным дьяком. Она объяснила ему и другим, что креатив
— это по латыни творчество, а дальше по примеру деда и других дьяков, возглавляющих свои
приказы брат стал креативным дьяком, а вся деревня само собой как бы его приказ.
Ванечка воодушевился и шумным галчонком носился по всем избам, распространяя
творчества, расширяя кругозор сотрудников и побуждая всех к обмену опытом. Ну вот как-то
так и случилась творческая эпидемия.
Брат и сестра молча вынесли вложение ума через порку и, притихшие, потащились в сад. Но
горевали там недолго — во дворе вдруг началось оживление, и кто-то крикнул, что в имение
въехал отец. Да не верхом, а на своём вездеходе!
В этот раз его тащили лошади, но сбежались все, чтобы посмотреть на эту страхолюдину.
— Я не один! — громко возвестил молодой боярин. — Встречайте гостя! Боярин Харитон
Алексеевич!
Дуня первая сообразила, кого видит. А пока Милослава подносила ковш и церемонно
раскланивалась с гостем, на порог выбежал юный Иван Харитоныч. Отец и сын крепко
обнялись. Все сделали вид, что не видят повлажневших глаз взрослого мужчины и мальчишки.
А дальше всех ждало застолье. При постороннем человеке женщины сели за отдельный стол, но это не мешало слушать им мужские разговоры.
— Машенька, спой нам! — попросил Вячеслав дочь. — Услади наши души.
Все одобрительно загудели. У старшей дочери боярина был сильный и проникновенный
голос.
Маша раскраснелась, посмотрела на мать, но та успокаивающе улыбнулась и дала знак
принести гусли. Инструмент явно был подготовлен к застолью, так как искать не пришлось.
Наряженная в полное облачение Милослава лебедушкой проплыла по горнице, села на скамью
у окна и начала перебирать струны. Раздалась приятная мелодия, а следом Маша запела: Слушай радость одно слово,
Где ты светик мой живешь…
Все женщины в доме подхватили муторную путанную песню, и только Дуня сидела, да
думала, что скоро ей ехать в монастырь и расписывать стены. Она соскучилась по рисованию, но там предстоит большой объём работ, а это для маленького человечка сложно. Использование
трафаретов упростит задачу, но все равно потом придется вручную расписывать каждый
элемент. И как там отнесутся к ней монахини? Родственницы в обиду не дадут, но свободы не
будет.
Дуняша огляделась и принялась лениво ковырять квашенную капусту, доставая из неё
морковные перышки.
Маша пела уже третью тягомотную песню из утвержденного московским бомондом
репертуара,
— славная дочь из хорошего рода, Иван тоже не уступит в славности и родовитости.
Дуня потеряла интерес к капусте, подалась вперёд, чтобы ничего не упустить. Псковский
боярин с интересом поглядывал на зардевшуюся Машу, переводил взгляд на завороженного
девочкой сына и вроде как был не против, но и не хватался за предложение двумя руками.
Доронины вроде как бояре, но Пучинковы в Пскове сильно повыше их будут. Зато в Москве
Доронины крепче на ногах стоят. Вот и думай.
Да с деньгами нет между ними равенства, тем более после злосчастного пожара. Загородное
имение вроде бы зажиточное и народу тут много, но оно одно, и сыну останется. Так что крепко
думать надо.
— Обиду твою понимаю, — сочувственно говорил отец про пленение, — но за Москвой
сила, пойми! Под латинян псковичи не пойдут, а одним вам не выстоять…
Маша допела и вопросительно посмотрела на маму. Милослава одобрительно кивнула ей, потом отложила гусли и величественно поднялась:
— Вечер выдался тёплым, — громко произнесла она, — предлагаю продолжить пир в саду.
Поведя приглашающе рукой и чуть склонив голову в знак уважения к гостю и мужу, добавила:
— Там столы накрыли!
Вячеслав, поддерживая под руку немного захмелевшего Пучинкова, вышел и гуляние
продолжилось. Боярыня вынесла разноцветные ленты и одарила собравшихся деревенских
девушек ими. Девчата с достоинством поблагодарили и повели хоровод с песнями.
Дуняша подобралась к Маше, присевшей за женский стол и спросила, отчего та не стала петь
новых песен.
— Хочу батюшке Ивана Харитоныча понравится, — смущённо призналась она.
Дуня скептически выгнула бровь, вызвав смех у сестры, но Маша быстро пояснила:
— Харитон Алексеевич всё по старине любит, вот я и… а твои песни слишком необычные.
Дуняша молча покивала и побрела к себе, не став даже смотреть за девичьим хороводом.
Устала она что-то. Целый день с братом возилась, потом им досталось от матери, а тут ещё
Машка сама себе карму портит.
Если она в родном доме боится показать себя такой, какая есть, перед предполагаемым
свекром, то каково ей будет на чужбине?
А впрочем, откуда Дуне знать, как надо себя вести?
Женщины постарше советуют быть тихой и неперечливой, а Евпраксия Елизаровна только
фыркает, когда слышит подобные советы! Мама же лукаво улыбается и говорит, что надо быть