Боярышня Евдокия 4
Шрифт:
— Евдокия Вячеславна, — требовательно обратился Гусев, — нельзя оставлять боярышню Еленку одну!
Дуня разглядывала его, как в первый раз. Теперь глаза Юряты сверкали гневом, кулаки были сжаты, а на щеках играл румянец. Впрочем, румяными с улицы приходили все, но Гусев кипел жизнью. Куда подевалось его лениво-надменное состояние?
— С чего бы нельзя? — недоуменно спросила она, дивясь перемене настроения Юряты. — И с чего бы одну?
— Этот Кузьмич груб с нею! Кто защитит её от него?
Евдокия и Гаврила с изумлением смотрели на него. Гаврила начал подниматься, чтобы не только
— Эвона как, — глубокомысленно протянула она. — От меня-то ты чего хочешь?
— Останься с нею, защити её!
Она рассмеялась, и её смех сдержал Гаврилу, как и неодобрительно сопящего Гришаню.
— Э-э, а ты? — по-простому спросила она Юряту.
— Я же с тобою, — удивился служивый и уставился на неё непонимающим взглядом.
Дуня какое-то время смотрела на него, не понимая, как такого человека могли прочить ей в женихи, потом криво улыбнулась и объявила:
— Коли ты при мне, то вот мое слово: оставайся. Разрешаю.
Краска от лица Гусева отпряла и ему потребовалось мгновение, чтобы перевести дух.
— Издеваешься? Думаешь, я рад, что меня приставили к тебе? — вскипел он. — Но свой долг я выполню!
Евдокии пришлось вновь удерживать Гаврилу и строго посмотреть на Гришку :
— Эк тебя плющит, — хмыкнула она, отодвигая миску с едой. — Видишь ли, Юрята, я считаю, что достаточно помогла боярышне Еленке, но тебя не держу, и князь поймёт, если ты проводишь её домой.
— У неё важное дело в Дмитрове! — не воспользовался предложением стать сопровождающим другой боярышне Гусев, и сложно было понять, что у него сейчас творилось в голове.
— Тц, — цокнула языком Евдокия и, покачав головой, мягко произнесла: — Отдохнул бы ты, Юрята. Что-то ты не в себе.
Служивый вновь вспыхнул, но удержался от новых высказываний, кивнул и поспешил обратно во двор.
— Ненадежный он, — сдержано произнёс Гаврила, хотя глаза выдавали негодование.
— Мне кажется, что он влюбился в Еленку и до глубины души потрясён этим событием, — пояснила улыбающаяся Евдокия.
— Потрясён? — не понял Гаврила.
— Ага. Ты обратил внимание, как он смотрит на девушек и женщин?
— Как-то не очень, — отчего-то смутился Гаврила.
— Уверено он смотрит, — назидательно поднимая палец вверх, сообщила она, а дядька Гаврилы согласно кивнул. — Юрята не сомневается в своей неотразимости. И тут вдруг океан чувств — а Оболенская на него ни разу не глянула …
Спустившаяся вниз Даринка как раз передала приказ своей боярышни поднять наверх ведро горячей воды и услышала часть разговора про любовь. Она мечтательно улыбнулась, смущая хозяина двора, и приметив это, поманила его, чтобы велеть собрать пироги в дорогу — боярич с Олежкой и дядькой обязательно захотят есть.
Гаврила собирался что-то ответить, но Евдокия хлопнула по столу рукой и бросив:
— Что-то засиделась я, надо же отписать, что нас задержало в дороге! — быстро поднялась наверх.
— Это самое! — закричал ей вслед хозяин. — Боярышня, того самое, всё там! Сейчас покажу…
— Не надо! Без тебя обойдусь, а то того самое… — насмешливо крикнула Евдокия.
—
— А вот чего-нибудь! — донеслось до него.
— А-а, ну тогда ладно, — почесав щеку, успокоился хозяин двора и поспешил к кухарке.
Даринка быстро сложила вынесенные ей пироги, подхватила короб, встряхнула его и подошла к хозяину.
— Слышь, ты б это самое, — со смехом произнесла она и откинула крышку короба: — с грибами давай.
— Сейчас велю! — недоуменно поморгав, вновь засуетился дворник.
— Вели, вели, — ворчливо напутствовала она его и, все ещё улыбаясь, добавила: — Гаврила Афанасьевич, ты бы того самое, взял бы наш короб, — она стрельнула глазками в сторону показавшегося дядьки боярича, — а я за боярышней побегу, а то мало ли чего… того самого! — и засмеявшись, помчалась за Евдокией Вячеславной.
В Дмитров въезжали измученные дорогой. День не распогодился, а к концу дня вовсе начался дождь со снегом, перешедший в самый настоящий ливень. Где-то вдалеке даже гремел гром, будто бы сейчас весна, а не начало зимы. Сани скребли полозьями по ледяной каше, а шкуры, которыми укрывались, уже давно промокли.
Дуня готова была разрыдаться от бессилия, но смотрела на плотно сжавшего губы Ванюшку, на промокших всадников и продолжала удерживать потяжелевшую шкуру со своей стороны саней.
У князя Юрия Васильевича [3] её уже ждали и буквально вытащили из саней. Ноги-руки так затекли и замерзли, что отказывались слушаться. Дуня успела заметить, что челядь всем помогает спешиться и говорят о бане, а потом всё помнила урывками.
3
Юрий Васильевич Рюрикович: 22 ноября 1441–12 сентября 1473(умер в 32года)
В летописи сказано: скончался. Был холост, бездетен. Напомню, что хана Ахмата он отражал летом 1472г и был здоров. ( Дуня приехала к нему зимой 1472г)
Вот её раздевают и ведут париться, натирают чем-то приятно пахнущим, массируют голову маслом. Вот поят горячим морсом и снова охаживают веничком. Потом вроде кто-то будит её и выводит на улицу продышаться.
— Ух, что же это деется! — слышит Дуня сквозь шум дождя. — Боярышня, ты поспешай, а то замерзнешь, — кричат ей в ухо, укрывая от ветра и небесного водопада.
— А где мой брат?
— Вместе с мужами. У нас есть банька для воинов.
— А эта?
— Эта малая банька, для женок и гостей.
А потом сильно громыхнуло и Дуня увидела силуэт молодого мужчины, подбегающего к ней.
— Гаврила?
— У меня конь грома испугался! — крикнул он. — Бегал успокоить и тебя увидел…
Последние слова с расплывающейся по лицу улыбкой заглушил новый грохот и ослепляюще яркий свет. У Дуни все волоски по всему телу дыбом встали и дыхание перехватило из-за наэлектризованного воздуха. Сопровождавшая её женщина обмякла от страха и осела на крытый плашками переход, мелко крестясь. Евдокия едва сумела её придержать, чтобы та не встряхнула себе позвоночник.