Боярышня Евдокия 4

Меллер Юлия Викторовна

Гаврила согласно кивал. Всё могло быть. Но когда он сам увидел следы съехавшего с дороги каравана, то взялся за оружие. Отряд служивых, Гришаня со своими и Юрята поступили точно так же. Все были обеспокоены и торопливо продолжили путь. Дуня не мешала её охранять, раздумывая над тем, что происходит.

— Вроде темнеет, — чуть выждав, громко произнесла она. — Есть поблизости постоялый двор?

Служивые удивленно переглянулись. Все надеялись ехать, как минимум до садящегося за горизонт солнца.

— Так вон стоит, — указал Гаврила на раскинувшийся

большой двор на возвышенности.

— Там остановимся! — велела Евдокия, отмечая, что её желание не вызвала ни у кого радости. Но спорить никто не стал, и на том спасибо.

Въехали во двор, их встретили. Дуне с братом выделили горницу наверху.

— Чисто там, отож, как иначе, светло, — улыбаясь, нахваливал комнату хозяин двора. — Есть перегородка! Ну, чтобы того самое… уединиться, а рядом закуток для девки… — показывая дорогу, разъяснял он, — и это… дядьку боярича найдется, где уложить... ну-у, в смысле положить… ох ты ж, я о том, чтобы покойно лежал и не мешал… — совсем запутался дворник*( хозяин двора ) из-за того, что Дуня смотрела на него и с каждым его произнесенным словом мрачнела.

Для неё вырисовывалась такая картина: она не может лечь спать без Даринки под боком, брат не может оставить её одну, а с ним Олежка и дядька, который не имеет права оставить Ванюшку без присмотра. И это понимает даже посторонний человек.

— И мне комнату рядом! — небрежно бросил Юрята, имея раздражённый вид.

Евдокия перевела взгляд на Гаврилу, ожидая, что он тоже потребует себе помещение рядом, но тот сказал:

— Лягу под твоей дверью.

Хозяин двора согласно на все кивал, а Дуня оглянулась и увидела, что служивые собираются есть и спать прямо в большом зале внизу. Кто-то из них уже решил отдохнуть, подкладывая под голову овчину.

— Накорми всех, — Дуня бросила рубль в раскрытую ладонь хозяина . — Животных обиходь и нам воды умыться вели принесть, — она кинула ему ещё монетку, вдвое меньшую.

— Боярышня, так это… того самое, еду наверх нести или ты сама… ну-у… вниз спустишься?

Дуня уже зашла в комнату и огляделась. Всё было вполне прилично и пахло сеном.

— Лежанки сёдня набили травой, — тут же переключился он. —Каждая одна к одной уложена, так что это… ну-у, нежному телу колко не будет, отож я понимаю…

Ванюшкин дядька грозно рыкнул на хозяина двора и тот мгновенно выпалил:

—…дева же, — и даже в лучших рекламных традициях будущего трепетно провел рукой по полотну, закрывающему травяной матрац. Дуня не сдержала улыбки, а владелец двора ободрился и расправил плечи.

Она удовлетворенно кивнула и наконец ответила, что спустится вечерять вниз. Дворник вопросительно посмотрел на дядьку Ванюши и тот рявкнул:

— Сказано уже.

Мужчина поставил зажжённую свечу на стол, подвинул светец и показав на обвязанные травинками пучки лучин, быстро ушел. Дядька же закрыл за ним дверь и строго спросил Дуню:

— Зачем вниз хочешь идти? Поела бы в тиши и покое.

— Нам же здесь

спать и запах еды… — начала говорить она, но дядька вместе с Ванюшкой одновременно состроили недоверчивые рожи. — Хочу послушать, что люди говорят, — призналась боярышня.

— Внизу кроме наших никого нет. Дай им отдохнуть.

— Мне непонятно, куда делся тот караван, — наконец сказала, что беспокоило.

— Евдокия Вячеславна, почему тебе до всего есть дело? — с досадой бросил Ванюшкин пестун.

— Может, потому, что вчера по этой же дороге выехала дочь Лыко-Оболенского?

Лицо пестуна изменилось :

— Ты думаешь, что… — он не договорил, но и так все было понятно.

Даринка непонимающе хлопала глазами, готовая заголосить в стиле «да что же это деется, люди добрые», но Ванюшкин взгляд заставил её плюхнуться на кровать, закрывая рот ладонью.

— Мы с бояричем спустимся вниз и поспрашиваем хозяина, а ты пока тут… — пестун замялся, но и так было понятно, что девушкам предлагалось сходить в туалет, немного освежиться и приготовиться ко сну.

Вернулся дядька с Ванюшкой только через пару часов, когда сытые Евдокия с Даринкой клевали носом. Времени ещё было мало, но они пригрелись и закемарили.

— Дунька, — ворвался брат, заставляя подскочить сестру. — Не проходил тут вчера караван Лыко-Оболенской! Старшой послал воина до следующего двора, а то мало ли они быстро мимо проехали, но это вряд ли. Тут собаки на каждый чих на дороге лают.

— Так что же? — Дуня вопросительно посмотрела на брата.

— Ждем вестей от воина и если подтвердятся твои подозрения, то… — тут Ванюшка тяжело вздохнул и с большими сомнениями сказал: — отправим гонца в Москву.

— Это по уму, — согласно кивнула Дуня, — а если по сердцу?

— Ну-у, вообще-то ты говорила, что Еленка противная, так что, — мальчишка словно бы виновато развёл руки, но глаза его хитро блеснули.

— Хорошо, а если послушать левую пятку? — с самым серьёзным видом спросила Дуня.

— Евдокия Вячеславна! — взревел пестун.

— О, — оживился её брат, — моя пятка настаивает самим проследить, куда свернул тот караван, и чем раньше, тем лучше. Надо было сразу идти по следу!

Дуня приосанилась, подняла ладонь, и Ванюшка с готовностью хлопнул по ней своею.

— Мой брат! — гордо объявила она.

— Моя сестра! — так же торжественно провозгласил Ванюшка, как будто тут кто-то в этом сомневался.

Глава 12.

Посланный вперед воин вернулся под светом звезд и луны. Едва появившихся у распахнутых ворот выпалил:

— Не было там каравана Оболенской! Вообще никакого не было.

Его конём тут же занялся местный конюх, на что замерзший воин одобрительно кивнул. Хозяин сам запер ворота и двор опустел. Гонца с порога напоили горячим сбитнем и разрумянившегося посадили за стол.