Бойцы Сопротивления
Шрифт:
— Вы слышите? — воскликнул Загороднев. — А ведь это, кажется, в районе стартовой площадки?
Партизаны радостно переглянулись.
Утром разведчики побывали возле обеих площадок. Вернулись сияющие: от площадок остались лишь груды развалин. Значит, их усилия не пропали даром!
Это было самое большое событие в жизни отряда. Решено было отметить его по-настоящему. Ночью в заброшенную усадьбу собрались все бойцы отряда. Зачитали приказ, в котором за успехи в поиске площадок командир отряда объявил благодарность Николаю и Геращенко. Надо было видеть лица партизан в эту минуту. Они были
«12 июня.
Накануне диктор радио станции «Свободная Франция» из Лондона несколько раз предупредил: в вечернем выпуске будет передано важное сообщение. Интересно, о чем? Надо непременно послушать. Жаль, что сделать это теперь непросто. В тот день, когда союзники высадились в Нормандии и мы коллективно слушали радио, батрак Перш, живущий через стенку от Телье, сказал: «Что-то вчера уж больно долго засиделись у тебя гости».
Своего соседа, угрюмого и нелюдимого малого, Телье побаивается. Радиоприемник был срочно перенесен в заброшенный сарай. В темноте да еще при такой погоде, как сегодня, когда весь день шел дождь и на дорогах образовалась непролазная хлябь, идти туда мало приятного. Но ничего не поделаешь. Уж очень хочется узнать о событиях на фронтах».
(Из дневника)
В тот момент, когда они добрались до сарая, в темноте у приемника уже возился Рейман. Под ним шебуршала солома, попискивали мыши, громче обычного пощелкивали контакты. Рейман ворчал:
— Боши, боши!
Тихо. И вновь его недовольный голос:
— Вот черт, кругом боши!
Дует в щели, сыро и прохладно. Наконец Телье радостно объявил: «Лондон!»
В сарай неожиданно ворвалась музыка. Но постепенно она гасла, вяла. И вскоре вновь ничего не стало слышно. При свете зажигалки Телье что-то подливает в элементы, ворчит.
— Если бы нашатырь, а то возись с этой гадостью.
Снова явственно доносится музыка, но вот заговорил диктор. О боях в Нормандии было сказано всего несколько слов. Основное внимание было обращено на события во французской деревне Орадур-Сюр-Глан. Слушая диктора, Телье бормотал:
— Невероятно… Что же это такое!
Он не находил слов. И в самом деле, то, что произошло в этой деревне два дня тому назад, не укладывалось в голове… Она была сметена с лица земли только потому, что оказалась на пути движения в Нормандию эсэсовской дивизии «Дас рейх». Ворвавшись в деревню, эсэсовцы вначале повыгоняли из домов всех ее жителей, после чего мужчин тут же расстреляли, а женщин и детей загнали в церковь и подожгли ее. Погибло шестьсот сорок человек. Из них двести десять детей.
— Шестьсот сорок, — шепчет обескровленными губами Телье, — какой ужас! Нет, фашисты не люди, а звери, — охрипшим от волнения голосом добавляет он, — хуже зверей…
Загороднев крутит головой, собирается что-то сказать, но не успевает. В сарай поспешно входит Андрей…
— Товарищ лейтенант, к вам связной…
— Откуда?
— Говорит, из Комитета.
Когда, чуточку запыхавшись, Колесник пришел на ферму, переступил порог мансарды, в ней было тихо и темно. В одно-единственное окошко, глубиною в метр, точно в амбразуру дзота, заглядывала луна. Постепенно его глаза освоились
— Александр.
Незнакомец поднялся со своего места, пожал руку, представился:
— Алексей.
Только тут Колесник узнал в нем того самого человека, с которым он встречался в Острикуре.
— Признаться, я утомился с дороги, — продолжал гость, словно бы оправдываясь, — промок, а тут, как только пригрелся, сразу задремал.
— И правильно сделали, — заметил Колесник.
Чтобы быстрее подсохла одежда гостя, он сунул несколько веток можжевельника в печку, поджег старую газету — огонь вспыхнул, ветки затрещали, осветили лицо собеседника. Оно было усталым.
— Комитет хочет получить точную информацию о делах вашего отряда, — объясняя цель своего визита, заговорил связной.
Пока Колесник рассказывал об отряде, Алексей внимательно слушал, иногда переспрашивал, стараясь все хорошо уяснить и запомнить. Ветки можжевельника совсем прогорели. Колесник принес еще. Некоторое время они мигали, потрескивали. Неожиданно из печи вырвалось пламя, осветило часть комнаты, лицо собеседника.
— Вы сейчас из Парижа? — поинтересовался Колесник.
— Нет, из Били-Монтиньи.
— Вот как! В таком случае вы, возможно, что-нибудь слышали о Порике?
— Не только слышал, но достоверно знаю, — улыбнулся Алексей. — Он бежал из крепости.
— Из крепости, да еще раненый? — оторопел Колесник. — Но это же невероятно!
— И тем не менее это так. Это большой силы человек! Большой! — повторил связной убежденно.
— А где он сейчас?
— У верных людей. Ему сделали операцию, точнее, несколько операций. Ведь у него было четыре ранения… А сейчас он выздоравливает.
Все это казалось настолько удивительным, что в первую минуту Колесник не поверил, но Алексей не шутил.
— И таких, как Василий Порик, — продолжал он, помолчав, — среди русских людей немало. Вот почему столь велики симпатии к вам со стороны французов. Руководство Сопротивления сейчас прилагает все усилия к тому, чтобы как можно больше советских людей взялось за оружие. Для этого совместно с Комитетом советских военнопленных решено объединить все русские партизанские отряды под одним командованием. В первую очередь это будет сделано на севере Франции. С этой целью в Били-Монтиньи намечено провести совещание командиров советских партизанских отрядов и групп, действующих в Пикардии, а также представителей французского Сопротивления. На нем должны быть и вы.
Вот уже второй раз Колесник встречается с Алексеем, но до сих пор так и не понял, кто он. Говорит: «Вам, советским парням». А кто же он сам?
— Тоже русский, но эмигрант, — неохотно пояснил Алексей, — вернее, мой отец, который приехал во Францию еще в начале века. Здесь я родился и вырос. Но я русский, родина моих предков — Россия. Значит, это и моя родина!
Алексей потянулся к огню, взял головешку, прикурил сигарету Вспыхнуло пламя, на минуту осветило его русые волосы, крупный нос, задумчивые прищуренные глаза.