Бойцы Сопротивления
Шрифт:
Как-то раз, демонстрируя возможности своего «Дегтярева», он не пожалел впустую выпустить два патрона и вдребезги разнес две бутылки с расстояния пятьдесят метров. Этот пулемет был настолько ему дорог, что он с ним никогда не расставался, стрелял же из него крайне редко, лишь тогда, когда совершенно не сомневался, что пуля дойдет до цели. Не забросил он его и тогда, когда запас патронов для его любимца совсем иссяк и в магазине оставалось только на два выстрела, то есть когда оружие, в сущности, стало совершенно бесполезным.
В дозоре Орлов обычно замыкал шествие, держа на плече свою «драгоценность».
О
52
Василий Трифонов.
…Послышались обычные оклики: «Стой, кто идет». «Смерть фашизму!», «Свобода народу!». Наконец Де Люка, Нино и его сестра пришли, их с восторгом встречают все присутствующие, хотя радость эта вызвана не только их приходом, но и содержанием вещевых мешков, висящих у них за плечами.
Принесли ужин. Полуодетые, в мундирах и другой одежде, лежавшие по всем углам партизаны вдруг (поднимаются и набрасываются на еду. Из рук в руки (начинает переходить единственная бутылка виноградной водки.
Все шумнее становится в помещении, все оживленнее лица, крепче шутки партизан. Одна бутылка на тридцать ртов — это не больше одного-двух глотков на каждого, но этого оказалось достаточно, чтобы поднять настроение.
Мы с Де Люка отошли переговорить с Лино Пьяцца, который был послан накануне провести наблюдение за тюрьмой. Он рассказал, что в указанном месте действительно видел парня с девушкой, но что ни Нази, ни грузовиков, которые тот должен был достать, он не заметил. Это сообщение встревожило меня. Лино узнал также, что в тот вечер, когда Мило был вынесен приговор, охрана тюрьмы была усилена немцами, но уже на следующий день все опять было обычным.
Де Люка поинтересовался, как у нас идут приготовления, и, мне кажется, я немного покривил душой, сказав, что мы уже давно его ждем для принятия окончательного решения.
— Итак, Карло, план остается неизменным? — спросил он меня со своим характерным для провинции Эмилия выговором, — Нет смысла ничего менять?
— Да! — твердо ответил я.
— Ну как, вы разобрали мундиры то размерам? — задал он вопрос снова с легким оттенком иронии.
— Как видишь, все одеты с иголочки, и, кажется, с этим вопросом разобрались.
— Ну вот и великолепно.
— Теперь остается ждать совсем немного, пусть едят спокойно. Вчера вечером в тюрьму привезли еще семнадцать товарищей и с рассвета уже начали их пытать.
— Надеюсь, что этим вечером мы несколько изменим их положение.
— Надо постараться.
— Все же подумай, какому
В это время меня окликнули:
— Эй, Карло, не выпьешь с нами глоток? — Тео протянул мне бутылку с остатками виноградной водки — граппы.
— Что, все уже выпили, кому хотелось?.. А русские?
— Кое-кто из них выпил, ну а из наших-то никто не отказался.
— Что же вы, ребята, даже не попробуете, что у нас выпивают, до победы уже недалеко, вернетесь домой, в Россию и прости-прощай граппа.
— Там у нас своей водки хватает, русской.
— Что ж, как хотите! А теперь к делу. Пикаино, ты готов?
— Готов! — отвечает Пикаино. Его дело окончательно подогнать обмундирование.
Он снимает мерки, втыкает булавки, если надо что-либо изменить, потом снимает обмундирование с проходивших примерку и начинает торопливо работать иглой. Начинает священнодействовать и Барбирон, он стрижет и бреет партизан одного за другим, так что в конце концов ребята становятся неузнаваемыми.
Тем временем уже наступил полдень. Горячее солнце первой половины дня полностью рассеяло легкий туман, стоявший в воздухе с раннего утра, вокруг чувствуется бурное пробуждение природы, деревья и кусты буйно зелены, река покрыта бесчисленными золотыми блестками, которые при каждом дуновении ветерка разбегаются в разные стороны.
На фоне широкого плеса Пьяве четко вырисовывается тюрьма. Как не хочется нарушать спокойствие и чистоту пейзажа грохотом выстрелов! Настолько мирно выглядит на фоне летнего дня очертание четырехугольника тюрьмы, что трудно представить мрачность происходящего внутри ежедневного, ежечасного мучительства патриотов.
…За окном тепло, с низин поднимается легкий туман, который ближе к вечеру доберется до коньков крыш и до верхушек деревьев.
Между тем Барбирон — наш партизанский парикмахер — быстро подстриг волосы четырем из восьми наших «немцев», а Пикаино-портной-уже почти закончил свою работу. Человек десять спят на тюфяках с соломой, а другие разделились на две группы: одна занята игрой в мору {53} , а другая увлечена какой-то долгой беседой. Анджело все время подтрунивает над Пикаино, а тот отыгрывается на Барбироне.
53
Итальянская народная игра.
Де Люка совершенно неутомим, он снова и снова осматривает оружие, мундиры, проверяет стрижку, подбадривает тех, кто выглядит подавленным, раздает свои последние сигареты, всячески пытается поднять настроение. Я ему признателен за такую невероятную активность, потому что мне необходимо собраться с мыслями, внутренне сосредоточиться. Надо отдать должное Де Люка — ведь, чтобы добраться до нас, ему пришлось пройти путь вдвое больший, чем проделали мы, и, кроме того, мы отдыхали целую ночь, а он за сутки даже не вздремнул. Ему тоже трудно. На мне лежит ответственность за тридцать человек, потом, если все будет в порядке, за сто, а ему приходится нести еще и политическую ответственность за все события, разворачивающиеся в Тривенето.