Бойцы Сопротивления
Шрифт:
Долгое время, проведенное в тюрьме, перенесенные пытки, недостаточное питание, утраченная привычка двигаться, ведь большую часть дня заключенные проводили сидя или лежа на койках, — все это подорвало здоровье и ослабило физические силы даже у молодых, а для людей старшего поколения оказалось особенно пагубным.
Итак, начинается своеобразная горная одиссея измученных, голодных и полуодетых людей. С приближением ночи холод становится все сильнее, и это тем больше ощутимо, чем выше поднимаемся мы в горы. Было трудно подгонять столь измученных людей, но нам было совершенно необходимо уйти как можно дальше от больших проезжих дорог. Кто-то предложил пропустить вперед тех, кто поздоровее, чтобы хотя бы часть отряда оказалась в наименее опасном положении.
Холод все сильнее, а чувство голода все мучительнее.
Старик Банкьери садится на камень и просит оставить его умереть здесь, потому что он идти дальше не может, а быть обузой для всех он не хочет. Подхватываем его на руки и довольно долго несем; если бы не голод и не усталость, которые подкашивают силы даже у крепких людей, то нести его было бы совсем нетрудно, настолько он высох в тюрьме.
Оглядываемся назад и видим, что Беллуно, лежащий в долине, уже освещен прожекторами, особенно сильно освещена тюрьма и близлежащие дома. Во всех направлениях носятся машины, слышны шум и грохот одиночных выстрелов, завывания сирен, которые как бы оповещают об успешном исходе нашей операции. Над городом висят осветительные ракеты: видимо, нас ищут в городе.
Приказываю товарищам снова трогаться в путь и идти как можно скорее, потому что наша база еще далеко, а враг гораздо ближе. Все с трудом поднимаются и снова трогаются в путь; я вижу, как товарищи поддерживают особенно слабых. Непреодолимая усталость охватывает нас. В ночи слышу частые стоны и тяжелые вздохи. Уже несколько раз меня просят сделать минутную передышку, хоть на секунду остановиться. Однако, как мне и бесконечно не жаль этих измученных людей, никаких задержек или остановок быть не должно. Мы можем быть в безопасности только у нас на базе.
Радость от успешного исхода операции, переполнявшая нас, быстро сменилась унынием от усталости. Для людей, которые были в камерах многие месяцы, путь в горы был весьма труден.
Их мучения и трудности я переживал как свои собственные. В ту ночь я не ощущал леденящего холода ночи, не воспринимал уколов от иголок сосновой хвои, не слышал глухого плеска бегущей вдали Ардо, единственное, что я старался сделать, так это удержаться на ногах, не показать своей слабости. Изнемогая от усталости, я думал о своих товарищах, о тех, кого нацисты предали зверским пыткам и казни.
Шли всю ночь. Начало светать, и рассвет разбросал по зелени горного луга красноватые блики. Усталость как рукой сняло, и в нас снова проснулись радость бытия, ликование от ощущения вновь завоеванной свободы, что нет тюремных стен и зоркого глаза охраны, от возможности снова видеть зелень деревьев, усыпанных цветами, блеск родников, ощутить на коже лица тепло солнечных лучей…
Сознание того, что все живы и идем, хотя и медленно, в наш лагерь, придает силы бывшим узникам. Мы смотрим друг на друга, обнимаемся, наши щеки влажны от слез счастья. Кто-то запевает песню, мы весело перекликаемся, мы спасены…
Последние бои Ивана Кузнецова
Глава написана Джузеппе Фьюмарой по рассказам участников событий
«На последнем этапе нашей борьбы с немецкими фашистами, — рассказывает Карло, — я получил задание руководить группами повстанцев из города Беллуно, которые должны были выйти из горного района и составить еще одну партизанскую группу.
На некоторое время мне пришлось оставить базу, и я не мог поддерживать связь со своей группой в горах: в основном мне приходилось заниматься делами в пределах городской черты. Уже вскоре Кузнецов дал мне знать, что он хочет присоединиться ко мне. Как всегда, он не хотел оставлять
Я передал ему, чтобы он подождал, пока не найдется удобное место, где он мог бы скрыться. С его внешностью находиться в городе было крайне опасно. Его сразу же схватили бы, приняв за немца-дезертира или же русского: в любом случае жизнь его была бы в крайней опасности.
Когда я нашел надежное место для его укрытия, то послал в горы связного, чтобы тот привел Кузнецова в Беллуно. Однако, к сожалению, связному не удалось добраться до места. Группа, в которой был Кузнецов, была атакована фашистами и вынуждена была отступить. Связной постарался найти ее и уже был близок к цели, когда группе на ее новой позиции пришлось снова принять бой и отойти к Чезиомаджоре — маленькому селению, почти деревне, где были расположены наши склады продовольствия и боеприпасов, а также были люди, хорошо знавшие данный район и которые могли помочь уйти от преследования.
Уже темнело, когда маленький отряд вышел к окраинам Чезиомаджоре. Все были измотаны непрерывными стычками с врагом, долгими ночными переходами. Поэтому было решено в этом селении пополнить запасы продуктов и боеприпасов, немного отдохнуть и подготовиться к новому маршу…
Участник боев в селении Чезиомаджоре итальянский партизан по имени Уго вспоминает далее подробности трагедии двадцатипятилетней давности, об Ванье Кузнецове: «В селении Чезио — так сокращенно он называл этот населенный пункт — к одиннадцати часам мы наполнили вещевые мешки боеприпасами, продуктами и сами хорошо поели. В сарае, где были сделаны грубые нары, было тепло. Мы долго не спали. Нас, итальянцев, было около десятка человек да еще трое русских. Они переговаривались, видимо, вспоминая свои далекие края, и потом рассказывали нам о своей стране, доме итальянскими словами, которые они хорошо уже знали. Потом мы крепко уснули. В поселке молчали даже собаки, словно боясь спугнуть наш сон. Я внезапно проснулся: то ли мне сон какой приснился, то ли жарко было. Я вышел из сарая. На востоке брезжил рассвет. Я сделал шаг к копне и от увиденного вдруг застыл как столб. Сразу же в полной темноте послышался рокот моторов. На тяжелых транспортных машинах фашистов вдруг ярко вспыхнули фары. Я вскочил в сарай и скомандовал «тревогу». Забросив вещевые мешки за спину, схватив оружие, мы бросили место ночевки и стали отходить в горы. Почти со всех сторон селение оказалось окруженным снопами света от фар грузовиков, слышались команды, крики немецких солдат.
Я заметил, что немцы наступали на нас тремя группами. Это стало ясно сразу же. Одна, видимо, центральная группа занялась прочесыванием домов, другие обходили селение с двух сторон, стараясь нас окружить. Уже на окраине мы столкнулись с передовым отрядом. Немцы открыли бешеный огонь. Но было еще темно, и он нам не принес вреда. Мы смогли преодолеть некоторое расстояние и приблизиться к уступам горы. Это еще не означало, что мы оказались в безопасности, что оторвались от врага и вышли из зоны огня.
Фашисты сразу же поняли наши намерения. Они прекратили прочесывание селения, и все бросились на нас, пытаясь обойти с флангов. Мы начали бой с превосходящими силами карателей. Вот здесь-то Ванья Кузнецов и решил принять огонь на себя. Он крикнул, чтобы мы уходили, но не все сразу, а группами. Мы решили оставить ему два автомата, которые нам невмоготу было нести при таком поспешном отступлении.
Видя, что немцы в лоб не идут, Ванья решился на дерзкий план. Он сказал товарищам, чтобы те попробовали стрелять из двух автоматов одновременно для создания видимости сильного непрерывного огня. Ослабление огня осталось незамеченным. Партизаны тем временем группа за группой уходили в горы. В группе прикрытия остались Ванья, Аслан из Чезио и еще один партизан. Они довольно долго сдерживали напор неприятеля, создавая видимость, что отстреливается все та же большая группа. Тем временем стало совсем светло, и их уловка теряла свой смысл. Приближались наиболее трудные для них минуты.