Бойся своих желаний
Шрифт:
Все дружно загомонили:
– Да ладно, чего там!
– Не пропадем!
– Тренерами пойдем. Будем опыт свой передавать.
– Мы ведь все уже майоры, армия позаботится!
И только единственный капитан ЦСКА и сборной Парамонов, покусывая губу, молвил задумчиво:
– А что, ты думаешь, нас на Западе кто-то ждет? Как мы там будем? Без языка, без связей? Что делать станем? Мы там скорей начнем с голоду подыхать – как Белоусова с Протопоповым, как Корчной или Солженицын.
– Нас все там знают! – парировал Монин. – Все! Мы пятеро в зале хоккейной славы в Канаде числимся. Того и гляди,
Он никак не мог удержаться, чтобы не похвастаться. По сути, вся их жизнь была игра, а в игре просто необходимо постоянно соперничать с другими, даже если эти «другие» – твои товарищи по команде.
– Ну?
– А вы представьте: за год – единица и шесть нолей. В американских долларах.
– Шесть нолей? – переспросил Сидоров. – Это сто тысяч, что ли?
– Выше поднимай. Шесть нолей. То есть миллион.
– Ой, да ты брешешь! Столько даже Эспозито не получал. И Бобби Халл.
– А вот мне обещали – причем не только за игру, но и потом, за тренерскую работу.
– Это тебе за предательство обещали! – в сердцах воскликнул Парамонов. – Ты, между прочим, офицер Советской армии. И коммунист. Ты, что, не понимаешь, какой шум по радиоголосам начнется – с целью опорочить нашу страну? И это после того, сколько Родина для нас сделала!..
– Ша, Парамончик! – остудил его самый немногословный и авторитетный в пятерке и в сборной игрок – Вася Серов. – Не мельтеши, не на партсобрании. Я не понимаю, Валер, для чего ты нам-то рассказал? Ты же нас подставляешь! Потому что если мы знали про твои планы и не донесли – будет считаться гораздо хуже, чем если вовремя не разглядели предателя.
– Пятерку расформируют точно, – вздохнул Кузьмак.
– По гарнизонам рассуют, – покивал Сидоров. – Поедем играть в Читу да в Алма-Ату.
– Мужики! – вскричал Монин. – Да вы что?! Я ж вам сказал, не чтоб подставить! А чтоб вы сами подумали, определились. Вы гляньте – у каждого из нас целая куча золотых медалей, а как мы по сравнению с теми же Кеном Драйденом или Филом Эспозито живем!
– Так ты только из-за жратвы, что ли, убегать собрался?! Ради вилл и лимузинов?
– Ладно, проехали. Я вам ничего не говорил, а вы ничего от меня не слышали.
– Конечно, не слышали. Не пойдем же мы тебя сдавать.
– Только, по-моему, Мон, ты не туда рулишь.
– Да ты подумай еще, Валерка…
– Все, я говорю – проехали.
И они, четверо – в шикарных штатских костюмах, а один – в пижонской «олимпийке» – отправились в корпус, вызывая у встреченных больных и медперсонала ступор от восхищения и гордости: вот она, ледовая дружина, гуляет, как самые простые больные и посетители. Сержанты и прапорщики, особливо в белых халатах, да женского пола, все как одна оборачивались вслед столь великолепным представителям мужской породы: красивым, мужественным, богатым и знаменитым. Да они здесь живут, как сыр в масле! Куда стремиться! А этот Монин толкует об эмиграции!
Друзья проводили своего форварда до палаты. С уважением посматривали на высоченные потолки, металлические лестницы, гулкие коридоры и толстенные стены «военной гошпитали», основанной еще Петром. Госпиталь выглядел столь же внушительно, как они сами, или как держава, что их
…Случился ли тот разговор в действительности или нет, никто в точности не знает. Но факт остается фактом: на кубок Канады, проводившийся в одноименной стране, Монина не взяли. По официальной версии – из-за незалеченной травмы. Неофициальную, собственную версию событий хотел (вроде бы) озвучить сам Валерий. И даже ехал с дачи в Москву на пресс-конференцию с западными корреспондентами, где собирался рассказать всю правду о себе и о том, что он выбрал свободу. Но на тридцать четвертом километре Ленинградского шоссе белая «Волга» с номером 00–17 МОС (у всех ведущих хоккеистов номера личных машин соответствовали номерам на фуфайках), которой управляла жена Монина Наталья, вдруг выскочила на встречную полосу и лоб в лоб столкнулась с «КамАЗом». Хоккеист и его супруга погибли на месте.
1986 год. Черноморское побережье
Монина Юлия Валерьевна
Так, во всяком случае, рассказывала о происшедшем дочка погибшего, восемнадцатилетняя Юлия Монина, которая, если верить ее словам, являлась незаконным ребенком одного из битлов, а официально прямой наследницей самого знаменитого хоккеиста СССР. Она сгружала (как принято было тогда говорить) невероятную информацию о себе своему мимолетному любовнику Михаилу на скалистом берегу, в бухточке на Черноморском побережье.
Но вот стремительно посинел, побелел, а потом и покраснел восток. Луч солнца, пока еще не видимого, упал снизу на легкое облачко, парившее чуть выше горизонта, а вскоре и оно само, светило, показалось из-за моря. И тогда Джулия прекратила свои речи – для того, чтобы в последний раз, может быть, в своей жизни предаться любви с Михаилом.
15. Дискотека имени Леннона
Тремя годами ранее
Май 1983 года. СССР, Москва
Монина Юлия Валерьевна
У хиппов было два центровых места для встреч. Во-первых, Гоголя, то есть памятник Гоголю на одноименном бульваре. Во-вторых, безымянная стекляшка на улице Кирова – расположенная через улицу от знаменитого чайного домика.
С тех пор много утекло автомобилей по улице Кирова, ныне – Мясницкой. И советская забегаловка, где некогда подавали засохшие сочники, а из титана наливали в граненые стаканы кофе с молоком, стала теперь модным кафе, где летом сидят под зонтиками, а кофе приготовляют как минимум двенадцатью способами. Чайный домик долго, все девяностые, простоял в лесах, а потом его, наконец, открыли – свеженький, отреставрированный, в виде, о чудо, магазина «Чай-кофе». И по улице Мясницкой, бывшей Кирова, в наше время свободно расхаживают, к примеру, готы с подведенными глазами и крашеными черными ногтями. И розово-черные эмо. И просто модные мальчики и девочки в джинсах, приспущенных настолько, что спереди видны пупки с пирсингом, а сзади – трусы и порой даже начало черточки, разделяющей две булочки. И многие юные, экстравагантно одеваясь, воображают, что бросают вызов системе, капитализму, глобализму и вообще миру взрослых.