Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами
Шрифт:
Или, может, от долгого нахождения в кармане ключи подрасплавились от высокой температуры, решил я.
Но самым правдоподобным объяснением случившемуся, как я теперь уже заметил, был сам замок, заметно изменивший внешний вид за час моего отсутствия. Кто-то поменял замок в моей двери.
Зазвонил телефон. Высветившийся номер оказался незнакомым.
— Доброе утро, месье Весс, — раздался вежливый мужской голос. Затем тот же голос объяснил, что если я хочу попасть в квартиру и забрать свои вещи, то могу вернуться в четыре часа и, собственно говоря, проделать эту несложную операцию.
— Вы кто?
—
— Вы из управления муниципальным жильем?
— Так вы вернетесь к четырем? — Ну вот, опять не тот ответ, что я ожидал услышать.
— Да, — сказал я, пытаясь преподать урок, как надо четко отвечать на заданные вопросы.
— Тогда до четырех, — сказал голос. — Всего хорошего.
Я решил, что выдерну голосовые связки тому, кто еще когда-либо пожелает мне всего хорошего. И еще я никак не мог взять в толк, что, черт возьми, происходит.
Если у вас зародились сомнения, обратитесь к своей консьержке. Этим португальским женщинам известно все, что происходит вокруг. Если бы Саддам Хусейн задумал спрятаться в Париже, вознаграждение за его голову пошло бы на строительство гаражей для каждого португальского гастарбайтера.
Я спустился, надеясь отыскать мадам да Кошта в ее loge, маленькой однокомнатной квартирке в цоколе неподалеку от главного входа. Она жила там вместе с мужем, который был на пару футов выше ее. Еще в комнатке умещался огромный телевизор, не припомню, чтоб я видел такого гиганта где-то еще. У них было три сына-подростка, которые приходили к ним есть, но жили в каком-то другом месте. (Однажды утром я случайно увидел, как один из них летел к родителям на всех парусах в одной пижаме.)
Мадам да Кошта открыла застекленную дверь, занавешенную тюлем, и из ее logeтут же вырвался привычный запах жареной трески. На ней были черная футболка с длинными рукавами и темные леггинсы, сальные кудри черных волос стояли торчком. В эту минуту она чем-то напомнила мне цыпленка — в глаза бросались грудка и хохолок. Увидев меня, она тут же нырнула обратно за дверь.
В этих краях меня, похоже, все считали изгоем.
Но нет, консьержка вновь показалась из-за двери, уже с убранными под обруч волосами, и принялась взволнованно извиняться за то, что еще не разнесла почту. Заодно она всучила мне пачку писем, верхнее из которых, судя по надписи, было адресовано доктору Хельмуту Рингельнецу.
— Нет, нет, — сказал я, — я зашел… да, спасибо за письма, но я зашел за другим. Мой… — Черт побери, как бы сказать, что у меня в двери поменяли замок без моего согласия? — Моя дверь не хочет мой ключ… — Я вытащил ключ и изобразил, что вдруг неожиданно для себя обнаруживаю, что он больше ни на что не годен.
— Ah oui! — Шестеренки с шумом стали приходить в движение в ее голове, расставляя события по местам. — Двое мужчин приходить сегодня утром, наделать кучу бум-бум-бум! — Теперь уже мадам да Кошта перешла на жесты. — Я подниматься, они разбивают дверь. Я спрашивать, кто они такие, они говорить: «Закрой свой рот, мы просто меняем замок, а потом уйдем». Они поменять и уходить. Фу! Так
— Нет.
— О, вы не шумите. Не то что остальные. — Она с одобрением улыбнулась. А мне было приятно, что у меня есть защитник, пусть это всего лишь миниатюрная мадам да Кошта.
— Может, они из управления муниципальным жильем?
— Нет. Один мужчина — самый обычный врезчик замков. А второй… такой огромный… — Она выпятила грудь вперед и сжала кулаки, чтобы продемонстрировать бицепсы. — Очень эффектный. Как… — Она подыскивала подходящее слово. — Как телохранитель, да. — Она утвердительно кивнула, довольная подобранным сравнением. — Как будто он телохранитель этого врезчика замков. Странно. — Женщина нахмурилась.
— Очень странно, — согласился я и рассказал ей о звонке на мой мобильный.
Десятью минутами позже мои руки были обмотаны старой хлопчатобумажной рубашкой, раскрашенной в цвета португальской сборной по футболу (зеленый, красный и пятно от пота). Глаза я закрыл и молился, чтобы в тот момент, когда я их вновь открою, мои пальцы не предстали в виде малинового пюре.
А молился я потому, что месье да Кошта замахнулся в мою сторону кувалдой, стараясь попасть по стамеске, которой я подпирал новый замок.
Один оглушительный удар, от которого у меня заходила ходуном каждая конечность, — и дверь гостеприимно распахнулась.
Все было на своих местах. Грязная посуда, не мытая дня три, моя спальня, украшенная разбросанными повсюду носками и плавками, комната Элоди, закрытая на замок, чтобы у меня в приступе одиночества не было соблазна зарыться носом в ящик с ее нижним бельем.
Внимательным взглядом мадам да Кошта зафиксировала увиденное — надо же сохранять репутацию среди сплетниц-подруг — и посоветовала не медлить.
— Но я не собираюсь съезжать, — возразил я, — я еще раз поменяю замок и останусь здесь.
— Нет. Ты не видеть того огромного мужчину. Телохранителя, — напомнила она, снова выпятив грудь, как только могла.
Месье да Кошта, едва ли понимающий хоть слово по-французски, согласно закивал, и раскатистые звуки так и посыпались из него — он что-то говорил жене.
— Он говорит, они злые в четыре часа. Ты должен уйти.
— Куда уйти?
После непродолжительного совещания между супругами мадам похлопала меня по руке:
— Мы находить тебе жилье. Телохранитель не находить тебя.
Месье ушел за коробками под мои книги и компакт-диски, а я принялся укладывать чемоданы. Мадам осталась наблюдать за процессом.
— Это та девчонка, Элоди! — обозленно сказала она, вспомнив дьявола в юбке, вечно пачкающего лестницу.
— Нет, Элоди сейчас в Америке. Это дело рук ее отца.
Я не сомневался, что именно он и стоял за всем случившимся. Действия злоумышленников были заранее детально спланированы и так же безукоризненно выполнены — как раз в его духе. Некто дождался, пока я покину квартиру, совершил акт вандализма над дверью и дождался моего возвращения, чтобы позвонить в подходящий момент. Как видите, все было спланировано с той аккуратностью, которую ежесекундно источает весь облик Жан-Мари. Единственное, что не укладывалось у меня в голове, — какое ему до всего этого было дело? В свете приближающихся выборов у него наверняка имелись проблемы, более достойные внимания.