Божественное пламя
Шрифт:
Он понял и улыбнулся. Да, ему стало лучше. Театр был маленьким: когда Александр выходил, Гефестион понял, что он не в себе. «Один из его снов, дурной сон; хорошо бы проснуться. Чего ожидать сегодня? Я увижусь с ним после, если смогу сделать это перед играми. Все будет проще, стоит только пересечь Геллеспонт».
Внизу в орхестре статуя царя Филиппа восседала на своем позолоченном троне, увитом по основанию лавром. Точно такой же трон ожидал на сцене. Музыка зазвучала громче, перекрывая шум на дороге.
Торжествующе загремели фанфары. Потом, нечаянным намеком, повисла пауза. Внезапно из рядов женщин, откуда был виден
Александр повернул голову. Его лицо, с которого сразу ушла напряженность, изменилось. Он прыжком сорвался с трона и бросился вниз, где мог видеть происходящее за кулисами. Он сбежал по пандусу через орхестру, мимо жрецов, богов и алтарей, навстречу крикам снаружи. Венок упал с его развевающихся волос.
Пока собравшиеся суетились и тревожно галдели, Гефестион спрыгнул со ступенек на ведущую к пароду галерею и помчался по ней. Друзья, не раздумывая, понеслись за ним: они были приучены не тратить впустую время. Юноши на галерее, стремительные и целенаправленные, сами по себе были спектаклем: там, где они пробегали, паника прекращалась. В конце галереи к пароду спускалась лестница. Здесь уже была давка, толпились ошеломленные чужестранцы из нижних рядов. Жестко, словно в бою, Гефестион устремился в толпу, раздвигая локтями, отпихивая плечом, награждая тумаками. Какой-то толстяк упал, увлекая за собой остальных; лестница была переполнена; в рядах люди беспорядочно сновали вверх и вниз. В самом центре хаоса, забытые своими гиерофантами, деревянные боги в кругу устремляли глаза на деревянного царя.
Как и они, неподвижная, не обращая внимания на дочь, вцепившуюся в ее руку и что-то кричащую, Олимпиада сидела, выпрямившись, на резном троне, не отводя глаз от парода.
Гефестион люто ненавидел всех, мешавших ему на дороге. Не помня себя, оставив всех товарищей позади, он прокладывал свой путь к царю.
Филипп лежал на спине, между ребрами торчала рукоять кинжала — кельтской работы, со сложным, переплетающимся узором серебряной инкрустации. Его белый хитон был почти незапятнан: лезвие запечатало рану. Александр склонился над ним, слушая сердце. Слепой глаз царя был полузакрыт, здоровый смотрел вверх, в обращенные на него глаза живых. На его лице застыли потрясение и изумленная горечь.
Александр дотронулся до века открытого глаза. Оно вяло подалось под его пальцами.
— Отец, — сказал Александр. — Отец, отец.
Он положил руку на холодный лоб. Золотой венец соскользнул на плиты. Через мгновение лицо Филиппа застыло, словно высеченное из мрамора.
Тело вздрогнуло. Рот приоткрылся, словно царь хотел заговорить. Александр подался вперед, взял голову отца в руки и низко нагнулся над ней. Но это не было дыханием — только отрыжка, с маленьким сгустком крови, вызванная спазмом легких или желудка.
Александр отстранился. Внезапно его лицо изменилось, тело напряглось. Резко, словно отдавая приказ на поле боя, он сказал:
— Царь мертв. — Потом встал на ноги и оглянулся.
— Они догнали его, Александр! — крикнул кто-то. — Они его повалили.
Широкий проход парода был полон вождей, невооруженных по случаю праздника, которые второпях пытались выстроить защитную стену.
— Александр, мы здесь. — Это был Александр Линкестид, выдвинувшийся вперед. Он уже сыскал себе панцирь. Доспехи хорошо подошли; они были его собственными.
Александр все так же молча
— Позволь нам сопроводить тебя к крепости; откуда нам знать, кто предатель?
«Да, кто? — думал Гефестион. — Этому человеку что-то известно. Для чего он приготовил оружие?» Александр оглядывал толпу: ищет остальных братьев, понял Гефестион. Он привык читать мысли Александра.
— Что такое?
Толпа расступилась. Антипатр проложил себе путь в беспорядочном кружении гостей, македонцы дали ему дорогу сами. В течение долгих лет он назначался единственным наместником Македонии; за ним стояла царская армия. Высокий, с венком на голове, одетый с умеренной пышностью, облеченный своим авторитетом, он оглядывался вокруг.
— Где царь?
— Здесь, — ответил Александр. Он выдержал взгляд Антипатра и отступил в сторону, открывая тело.
Антипатр наклонился и выпрямился.
— Он мертв, — сказал он недоверчиво. — Мертв. — Он провел рукой по лбу, дотронулся до пиршественного венка и, потрясенно вздрогнув, швырнул его на землю. — Кто?
— Павсаний его убил.
— Павсаний? После стольких лет? — Он осекся, смущенный тем, что сказал.
— Его взяли живым? — спросил Александр Линкестид слишком быстро.
Александр помедлил с ответом, всматриваясь в его лицо.
— Я хочу, чтобы ворота города закрыли и на стенах выставили дозорных. Никто не уедет, пока я не распоряжусь. — Он изучающе взглянул на толпу. — Алкета, твой отряд. Приведи воинов в готовность.
«Яйцо треснуло, — думал Антипатр, — я был прав».
— Александр, здесь ты в опасности. Не лучше ли подняться в крепость?
— В свое время. Что происходит?
Снаружи второй начальник стражи пытался навести порядок при помощи тех младших военачальников, которых сумел найти. Но воины совсем потеряли голову и слушали своих товарищей, истерически кричащих, что все они будут обвинены в соучастии. С проклятиями они набросились на юношей, убивших Павсания: видимо, те хотели заткнуть ему рот. Военачальники тщетно старались перекричать их.
Александр вышел из глубокой синей тени парода в сияющий холодный свет раннего утра. Солнце едва ли поднялось выше с той минуты, как он вошел в театр. Прыжком взлетел он на низкую стену у ворот. Шум изменился и стих.
— Александр! — резко выкрикнул Антипатр. — Осторожнее! Не показывайся.
— Стража, направо — фалангой!
Суетливая толпа оформилась и притихла, как испуганная лошадь, успокоенная наездником.
— Я чту ваше горе. Но не уподобляйтесь в нем женщинам. Вы выполнили свой долг; я знаю, какие приказы вы получили. Я сам их слышал. Мелеагр, эскорт для тела царя. Отнесите его в крепость. — Видя, что люди оглядываются в поисках материала для носилок, он добавил: — За сценой есть дроги, с рухлядью для трагедии.
Он склонился над телом и, расправив складку пурпурного плаща, прикрыл лицо и укоряющий глаз Филиппа. Солдаты, сгрудясь вокруг тела, унесли его прочь.
Встав перед молчащими рядами стражи, Александр сказал:
— Те, кто прикончил убийцу, шаг вперед.
Они неуверенно вышли, колеблясь между гордостью и страхом.
— Мы в долгу перед вами. Не бойтесь, что это будет забыто. Пердикка. — Юноша шагнул вперед, его лицо облегченно разгладилось. — Я оставил Букефала на дороге. Ты не присмотришь за ним? Возьми с собой четверых.