Божественное пламя
Шрифт:
— Да, Александр. — Признательный Пердикка молниеносно исчез.
Повисло молчание. Антипатр странно насупился.
— Александр, царица, твоя мать, в театре. Не лучше ли дать охрану ей?
Александр отошел от него в глубь парода. Он стоял совершенно неподвижно. У входа царила суматоха; солдаты нашли дроги, украшенные росписью и задрапированные черным. Они подтащили их к Филиппу и подняли на них его тело. Плащ упал с лица царя. Кто-то опустил ему веки и нажал, чтобы они не открывались.
Александр, застыв, смотрел на театр. Толпа схлынула, рассудив, что болтаться здесь не стоит. Боги остались. В суете Афродиту опрокинули, и она неуклюже легла рядом со своим постаментом. Лишенный опоры юный Эрот склонился на ее упавший трон. Статуя царя Филиппа прочно сидела на своем месте, нарисованные глаза пристально смотрели на опустевший амфитеатр.
Александр повернулся. Его лицо потемнело, но голос прозвучал ровно.
— Да, я вижу, она все еще там.
— Она,
Александр задумчиво взглянул на него. Потом, словно что-то внезапно привлекло его внимание, посмотрел в сторону.
— Ты прав, Антипатр. Ей следует быть в надежных руках. И я буду благодарен тебе, если ты лично сопроводишь ее в крепость. Возьми столько человек, сколько сочтешь нужным.
Рот Антипатра открылся. Александр ждал, слегка склонив голову, его глаза застыли.
— Если тебе угодно, Александр, — сказал Антипатр и отправился выполнять поручение.
Настало минутное затишье. Гефестион чуть выдвинулся из толпы, молча, всего лишь предлагая свое присутствие, как повелевал ему бог. Александр не отозвался на призыв, но все же, между двумя шагами, Гефестион чувствовал, что бог благодарен. Его собственная будущность тоже была открыта перед ним: уходящие вдаль образы солнца и дыма. Он не должен был оглядываться, где бы видение ни захватило его; его сердце приняло свою судьбу, все ее бремя, свет и тьму.
Глава эскорта отдал приказ. Царь Филипп, покачиваясь на своем позолоченном ложе, обогнул угол. Из священного виноградника несколько солдат принесли на куске плетня Павсания, прикрытого разодранным плащом; кровь капала сквозь раскрашенные прутья. Его тоже следовало показать народу.
— Приготовьте крест, — сказал Александр.
Шум стих до беспокойного бормотания, смешанного с гулом водопадов Эгии. Вознося над ними свой могущественный неземной крик, в небо поднялся золотой орел. В его когтях извивалась змея, схваченная им на скалах. Все головы задрались, тщетно ожидая смертельного укуса. Александр, уловив шум, настойчиво следил за орлом, ожидая исхода схватки. Но, продолжая бороться, двое вечных противников растворились в безоблачном небе, над вершинами гор, сначала превратившись в пятнышко, потом — исчезнув из виду.
— Здесь все кончено, — сказал Александр, отдавая приказ возвращаться.
Когда они достигли крепостного вала, с которого видна была равнина Пеллы, молодое солнце нового летнего дня, поднявшееся из-за моря на востоке, широко разлило над ними свое сияние.
От автора
Все записи об Александре, сделанные его современниками, утрачены. Мы опираемся на исторические сведения, составленные тремя или четырьмя столетиями позже на основе этих утраченных материалов. Для Арриана [33] главным источником был персонаж данного романа Птолемей, [34] но труд Арриана начинается с изложения событий, происходивших после восшествия Александра на престол. Первые главы Квинта Курция [35] исчезли; Диодор, [36] который отражает нужное время и рассказывает главным образом о Филиппе, мало говорит об Александре до начала его правления. Для первых двух десятилетий, составляющих почти две трети жизни Александра, единственным дошедшим до нас источником служит Плутарх, а также немногие упоминания ретроспективного порядка в других исторических трудах. Плутарх не ссылается на Птолемея в этом разделе жизнеописания, возможно, потому, что тот не был непосредственным свидетелем юности Александра.
33
Арриан, Флавий (между 95 и 175 н. э.) — древнегреческий историк, автор дошедшего до нас «Анабасиса Александра» в семи книгах (истории походов Александра Македонского). (Здесь и далее примеч. ред.).
34
Имеется в виду один из полководцев Александра, диадох Птолемей, основавший в 305 г. до н. э. династию Птолемеев в эллинистическом Египте.
35
Курций Руф, Квинт (жил предположительно в I в. н. э.) — римский историк. Из десяти книг его «Истории Александра Великого Македонского» сохранились книги 3-я и 10-я и фрагменты 5-й и 6-й.
36
Диодор Сицилийский (ок. 90–21 до н. э.) — древнегреческий историк, автор сочинения «Историческая библиотека» в сорока книгах (дошла до нас не полностью), в котором история Древнего Востока, Греции и Рима изложена с легендарных времен до середины I в. до н. э.
Сведения
Я обозначила возраст, в котором Александр принимал персидских послов, на основании их письменно засвидетельствованного удивления по поводу того, что вопросы его были не детскими. Насчет характера Леонида и того, как он обшаривал постель и одежду мальчика, разыскивая, не спрятала ли мать в них какие-нибудь лакомства, Плутарх приводит собственные слова Александра. Из других учителей, о которых сказано, что число их было велико, по имени упомянут еще только Лисимах («Феникс»), Плутарх, кажется, не слишком высоко его ценит. Отношение Александра проявилось позже. Во время знаменитой осады Тира Александр совершил однажды длинную вылазку к горам. «…Лисимах повсюду сопровождал Александра, ссылаясь на то, что он не старше и не слабее Феникса. Когда воины Александра приблизились к горам, они оставили коней и двинулись дальше пешком. Все ушли далеко вперед, но царь не решался покинуть уставшего Лисимаха, тем более что наступал вечер и враги были близко. Ободряя старика и идя с ним рядом, Александр с немногими воинами незаметно отстал от войска и, когда стало темно и очень холодно, остановился на ночлег в месте суровом и опасном. Вдали там и сям виднелись костры, разведенные неприятелем. Александр… рассчитывая на быстроту своих ног, побежал к ближайшему костру. Двух варваров, сидевших возле огня, царь поразил мечом, затем, выхватив из костра головню, он вернулся к своим». [37] Враги, посчитавшие, что войско Александра близко, отступили, а Лисимах спал у огня. Леонид, оставшийся в Македонии, получил всего лишь вьюк дорогого ладана с ироническим дарственным посланием и сказал по этому поводу, что отныне ему нет нужды скупиться на фимиам богам.
37
Цитируется перевод М. Ботвинника и И. Перельмутера из т. 2 «Избранных жизнеописаний» Плутарха (М, 1987. С. 386). Упоминаемый в тексте Феникс — прозвание троянского героя Ахилла, присвоенное Лисимахом.
Высказывание Филиппа о том, что Александру следует стыдиться петь так хорошо, особенно перед публикой, почерпнуто у Плутарха, который утверждает, что мальчик никогда больше не выступал. Родовая междоусобица сочинена автором: мы не знаем, где и когда Александр впервые участвовал в сражении. Видимо, это можно отнести ко времени его регентства. В шестнадцать лет на него было возложено в Греции командование отрядом важного оперативного значения, в полной уверенности, что опытные войсковые части подчинятся его приказам. К этому времени они, должно быть, уже хорошо его знали.
Встреча с Демосфеном в Пелле полностью придумана. Однако совершенно достоверно, что оратор, который как последний из выступающих имел несколько часов времени, чтобы подготовиться, потерял самообладание и сбился после нескольких неуверенных фраз; несмотря на то что Филипп его подбодрил, продолжать он так и не смог. В этом отношении Эсхину можно верить, поскольку имеются восемь свидетелей его рассказа; подвергся ли он порицанию, узнать невозможно — они были уже давними врагами. Демосфен не любил говорить экспромтом, но нет видимых оснований считать, что он был к этому вынужден. Об Александре он вспоминал со злобной неприязнью, примечательной по отношению к такому юнцу, и, по-видимому, должен был насмехаться над Эсхином за то, что тот за ним шпионил.
Укрощение Букефала изложено Плутархом в мельчайших подробностях, и так и тянет предположить, что для автора источника это был любимый послеобеденный рассказ об Александре. Мое единственное допущение — что с лошадью в последнее время дурно обращались. По утверждению Арриана, ей было уже двенадцать лет; вряд ли вероятно, чтобы коня, известного злым норовом, предложили царю. Греческих боевых коней тренировали очень тщательно, и в данном случае это, само собой, уже было сделано. Но я не могу поверить в назначенную за этого коня астрономическую цену в тринадцать талантов. Строевых лошадей использовали очень недолго (хотя Александр содержал Букефала до тридцати лет). Филипп мог заплатить такую огромную сумму за своего победоносного олимпийского скакуна, и обе истории впоследствии объединились.
Годы славы Аристотеля в Афинах наступили уже после смерти Филиппа; те из его произведений, которые сохранились, относятся к более позднему времени. Мы не знаем, чему в точности он обучал Александра, но Плутарх утверждал, что последний в течение всей жизни интересовался естествознанием (во время пребывания в Азии он поручал Аристотелю собирать образцы) и медициной. Я пришла к выводу, что этические воззрения Аристотеля уже сформировались. Среди его утраченных трудов была книга писем к Гефестиону, особый статус которого, как мне кажется, он должен был себе уяснить.