Божественное пламя
Шрифт:
Александр разделял ужин с Фениксом, присев на край его ложа. Он никогда не садился с отцом, если только тот не приглашал его сам. Феникс, лишенный музыкального слуха, но могущий перечислить все литературные реминисценции в любом отрывке, с радостью выслушал новости об успехах своего питомца и упомянул кстати о лире Ахилла.
— И я не уподоблюсь Патроклу, который, как говорит Гомер, сидел, нетерпеливо ожидая, когда же его друг натешится.
— Ох, чепуха. Это значит только, что Патроклу надо было поговорить.
— Эй, эй, мальчик, что ты делаешь? Кубок, из которого
— Ну… я пью за твое здоровье. Попробуй мое. Если в вино не добавляли воду до того, как пустить его по кругу, оно такое же, как у тебя.
— Приличествующая мальчикам пропорция — один к четырем. Можешь немного отлить в мою чашу. Мы не привыкли все время пить вино неразбавленным, как твой отец, но просить сейчас кувшин с водой как-то неприлично.
— Я немного отопью, чтобы было куда доливать.
— Нет, нет, мальчик, остановись, этого достаточно. Ты опьянеешь и не сможешь играть.
— Да что ты, я сделал только один глоток.
И действительно, вино, казалось, на него не подействовало, разве что лицо разгорелось. Он был из хорошо закаленной семьи.
Шум усиливался по мере того, как гости поднимали свои чаши. Перекрикивая всех, Филипп вызывал желающих что-нибудь сыграть или спеть.
— Твой сын, государь, — отозвался Феникс, — как раз для этого пира разучил новую мелодию.
Две или даже три чаши крепкого неразбавленного вина значительно улучшили самочувствие Филиппа. Надлежащее лечение от змеиных укусов, подумал он с хмурой улыбкой.
— Выходи же, мальчик. Возьми свою лиру и сядь здесь.
Александр подал знак слуге, попечению которого поручил кифару. Он заботливо поставил инструмент рядом с ложем отца и пристроился тут же.
— Что это? — спросил царь. — Ты же не можешь играть на этом, а? — Он ни разу не видел, чтобы кифаристы играли бесплатно, не подобало царевичу использовать такой инструмент.
— Скажешь мне это, когда я закончу, отец, — с улыбкой ответил мальчик.
Он попробовал струны и начал.
Эпикрат, сидевший в конце зала, слушал его игру с глубоким чувством. В эти минуты Александр мог позировать для статуи юного Аполлона. Кто знает, может, это только начало; бог мог бы открыть ему чистое знание.
Македонская знать слушала с изумлением, все ожидали припева, который можно было подхватить хором. Им еще не приходилось видеть благороднорожденного, который играл бы на кифаре или выказывал желание на ней играть. Чего эти учителишки добиваются от мальчика? Он заслужил славу отважного, азартного парнишки. Или из него делают южанина? Следующей, наверное, будет философия.
Царь Филипп присутствовал на многих музыкальных состязаниях. Не интересуясь по-настоящему искусством, он все же мог оценить технику игры и понимал, что его сын — хороший музыкант, хотя и недостаточно опытный. Он видел, что сотрапезники не знают, как относиться к происходящему. Почему его учитель умолчал об этой пагубной страсти? Правда очевидна. Это она снова приучает сына к своим варварским обрядам, погружает в гибельное безумие таинств, делает из него дикаря. Посмотрите
Из уважения к чужестранцам, всегда ожидавшим этого, он, на эллинский манер, позволял мальчику присутствовать на пирах, хотя сыновья его друзей не появлялись здесь, не достигнув определенного возраста. Почему он нарушил этот мудрый обычай? Если у мальчика до сих пор голос как у девушки, нужно ли показывать это при всем честном народе?
Эта эпирская сука, мерзкая ведьма… Он давно бы отправил ее восвояси, если бы ее могущественная родня не превращалась в нацеленное в его спину копье всякий раз, когда Филипп начинал войну. Но пусть не торжествует. Он еще сделает это.
Феникс и не представлял себе, что мальчик может так хорошо играть. Он играл не хуже заезжего парня с Самоса, который был здесь четыре месяца назад. Но мальчик позволил себе увлечься — так иногда он поступал и по отношению к Гомеру. Перед отцом Александр всегда сдерживался. Не стоило пить этого вина.
Александр перешел к заключительной каденции. Ликующе рассыпался каскад звуков.
Почти ничего не слыша, оглушенный, Филипп не мог оторвать взгляда от ужасного зрелища. Сияющее лицо, глубоко посаженные серые глаза — блуждающие, блестящие от непролитых слез, далекая, нездешняя улыбка… для него это было зеркальным отражением того лица, лица женщины, что осталась в верхних покоях, — с красными пятнами на скулах, слезами ярости на глазах. Ее сын был здесь. Отвратительный смех снова наполнил его уши.
Александр взял последний аккорд и глубоко, прерывисто вздохнул. Он не сделал ни одной ошибки.
Гости неуверенно захлопали. Эпикрат рукоплескал с восторгом. «Хорошо! Просто прекрасно!» — слишком громко крикнул Феникс.
Филипп обрушил свой кубок на стол. Его лоб налился темно-багровой краской, веко слепого глаза чуть приподнялось, обнажая белый шрам, здоровый глаз, казалось, выскакивал из глазницы.
— Хорошо? — проревел он. — И это ты называешь музыкой для мужчины?
Мальчик медленно, словно пробуждаясь ото сна, обернулся. Сморгнув слезы, он остановил взгляд на отце.
— Никогда больше, — сказал Филипп, — не устраивай мне подобного представления. Оставь это шлюхам из Коринфа и персидским евнухам — ты одинаково похож на тех и на других. Стыдись.
Все еще скованный кифарой, мальчик несколько мгновений стоял неподвижно. Его лицо застыло, потом, когда от него отхлынула кровь, стало желтым. Ни на кого не глядя, он прошел мимо пирующих и скрылся за дверью.
Эпикрат последовал за ним. Но, обдумывая, что сказать, он замешкался и не нашел его.
Через несколько дней воин Гир, принадлежавший к одному из тех племен горной Македонии, что живут в глубине страны, древними тропами возвращался к себе домой. Своему начальнику он доложил, что умирающий отец молит повидать его перед смертью. Военачальник, со вчерашнего дня ожидавший подобной просьбы, велел ему не задерживаться дома, когда со всеми хлопотами будет покончено. Если, конечно, Гир хочет получить свою плату.