Божественное пламя
Шрифт:
Мьеза была оставлена на попечение слуг. Юноши и их учитель, уложив вещи, отправились в старую столицу. Дорога вела вдоль горной гряды, то и дело путникам приходилось спускаться в долину, чтобы переправиться через вздувшиеся от тающих снегов горные реки. Задолго до того, как перед глазами явилась Эгия, на лесной тропе они почувствовали, что земля под ногами дрожит от тяжелого напора водопадов.
Суровая резиденция старых македонских царей, ярко освещенная, блестела отполированными воском стенами. Театр был готов для представлений. Каменный выступ в форме полумесяца, на котором
Царь и царица уже прибыли. Едва переступив порог, Александр отчетливо увидел, по тем привычным знакам, которые годы сделали для него столь же понятными, как написанные слова, что родители — на людях, по крайней мере, — вежливы друг с другом. Но маловероятно, что их можно застать вместе. Это была его первая долгая отлучка, кого нужно приветствовать первым?
Конечно, царя. Так велит обычай, пренебречь которым — все равно что выказать открытое неуважение. И ничем не вызванное к тому же: во Фракии Филипп старался соблюдать в его присутствии благопристойность. Никаких женщин, ни одного многозначительного взгляда на смазливого мальчишку-оруженосца, считавшего себя вправе задирать нос. Отец ласково обошелся с ним после сражения и пообещал в следующую кампанию дать под его начало отряд. Неоправданной глупостью было бы оскорбить его сейчас. На самом деле, Александр понял, что ему хочется увидеть Филиппа — тот о многом мог рассказать.
Рабочая комната царя находилась в древней башне, сердцевине старой крепости, и занимала весь ее верхний этаж. Массивная деревянная лестница, которую из столетия в столетие починяли, все еще сохраняла тяжелое кольцо, к которому первые цари, спавшие в башне, привязывали на ночь огромных сторожевых собак молосской породы; вставая на задние лапы, такой пес был выше любого человека. Царь Архелай устроил вытяжку над очагом, но сделанные им в Эгии изменения были незначительны; его любовью оставалась Пелла. Слуги Филиппа расположились в передней за лестницей; Александр послал одного из них наверх, предупредить царя.
Отец поднялся от стола, за которым что-то писал, и похлопал его по плечу. Их приветствие еще никогда не было таким простым и спокойным. Вопросы сами рвались из Александра. Как пала Кипсела? Его отправили назад в Школу, когда армия еще стояла под стенами города.
— Ты зашел со стороны реки или пробил брешь в слабом месте за камнями?
Филипп собирался отчитать его за самовольную поездку в гости к дикой родне Ламбара, на обратном пути в Мизу, но теперь все упреки были забыты.
— Я попытался сделать подкоп со стороны реки, но почва оказалась песчаной. Тогда я поставил осадную башню, чтобы им было чем занять мысли, а сам подкопался под северо-восточную стену.
— Где ты поставил башню?
— На возвышении. — Филипп потянулся к дощечке, увидел, что та испещрена записями, и попытался в воздухе изобразить карту.
— Ну-ка. — Александр подбежал к корзине для растопки, стоявшей у очага, и вернулся
— Нет, это слишком далеко. Ворота были здесь.
— Но, отец, послушай, твоя осадная башня… А, вот, я вижу. А подкоп вот здесь?
— Теперь лестницы, подай мне те палочки. Здесь был отряд Клита. Парменион…
— Подожди, мы забыли катапульты. — Александр выудил из корзины еловые шишки. Филипп расставил их на столе.
— Так вот, Клит был в засаде, пока я…
Молчание упало, как занесенный меч. Александр стоял спиной к двери, но ему достаточно было взглянуть на лицо отца. Легче одному сражаться над воротами Дориска, чем обернуться сейчас. Поэтому он немедленно обернулся.
Мать надела пурпурное платье, затканное по кайме белым и золотым. Ее волосы были перевязаны золотой лентой и прикрыты вуалью косского шелка, под которой рыжие пряди вспыхивали, как пламя сквозь дым костра. Она не взглянула на Филиппа. Горящие гневом глаза испепеляли не врага, а предателя.
— Когда ты закончишь свою игру, Александр, я буду у себя в комнате. Не спеши. Я ждала полгода, что значат еще несколько часов?
Она резко повернулась и вышла. Александр стоял неподвижно. Филипп истолковал эту неподвижность в свою пользу. С улыбкой подняв брови, он снова склонился над планом боя.
— Извини меня, отец. Мне лучше уйти.
Филипп был дипломат, но скопившаяся за годы злоба и раздражение из-за только что устроенной сцены подвели его именно в то мгновение, когда следовало проявить великодушие.
— Ты останешься, пока я не закончу говорить.
Лицо Александра переменилось, теперь это был солдат, ожидающий приказа.
— Да, отец?
С безрассудством, которому он бы никогда не поддался в переговорах с врагами, Филипп указал ему на кресло.
— Сядь.
Вызов был сделан, ничего уже не исправишь.
— Мне очень жаль. Теперь я должен повидать мать. До свидания, отец. — Он повернулся к двери.
— Вернись! — пролаял Филипп. Александр оглянулся через плечо. — Ты собираешься оставить этот мусор на моем столе? Убери за собой.
Александр подошел к столу. Решительно и аккуратно сгреб щепки и деревяшки в кучку и, собрав ее в обе руки, швырнул в корзину. При этом он случайно столкнул со стола какое-то письмо. Не обращая на свиток внимания, он послал отцу уничтожающий взгляд и покинул комнату.
Женская половина не изменилась с первых дней существования крепости. Здесь они жили во времена Аминты, когда им пришлось выйти к персидским послам. По узкой лестнице Александр поднялся в переднюю. Девушка, которой он никогда прежде не видел, прошла мимо. У нее были прекрасные, пушистые темные волосы, зеленые глаза, чистая бледная кожа, высокая грудь, обтянутая тонким красным платьем; нижняя губа слегка выдавалась. Услышав звук его шагов, девушка удивленно воззрилась на него. Длинные ресницы взметнулись, на лице, искреннем, как у ребенка, были написаны восхищение, тайная надежда, испуг.