Божьи безумцы
Шрифт:
Если б я думала только о себе, я бы все тебе высказала, пе выбирая слов, и бывают такие дни, вернее ночи, когда я готова это сделать, ибо чувствую, что ты полон нежности и вся душа твоя раскрыта, словно свежая борозда пашни в долине; все тогда кажется ясным, простым и таким надежным, как гладко оструганный пол из доброго каштанового дерева, прочный пол, по которому мы в младенчестве ползаем на четвереньках и делаем первые свои шаги, потом ступаем по нему уверенно, а в преклонных годах ходим по нему, опираясь на палку, но шагаем спокойно, даже не думая о нем… Но, когда расстаемся с ним или оп расстается с нами, затрещит половица возле окна, и ты все будешь потом помнить о ней, все тебе будет недоставать ее, — ведь ты сам мне это сказал, когда сожгли ваш дом..
Не стоит расстраиваться
А старик Поплатятся, твой крестный-то, хорош! Он меня холит, словно привитую весной яблоньку, откладывает для меня лучшие кусочки, каждое утро измеряет взглядом, не стал ли шире мой стан… «Вы что ж это» милые! — с ласковым укором сказал он вчера, оглядев меня со всех сторон. — Ведь уж три месяца вы женаты». Мне очень пе хочется огорчать старика. А впрочем, нечего тревожиться; и мать, и сестра меня успокаивают, считают, что я вполне оправилась от великодушного членовредительства, учиненного надо мной бедняжкой Птичкой-невеличкой… И тут я напишу то, что не посмела тебе сказать: ожидание мне сладостно, я хорошо знаю, что ты не оставишь меня, пока не выполнишь свой долг.
Ах, возлюбленный мой! Я готова крикнуть во всеуслышание: «Да живет во веки веков малый народ Севеннских гор!»
Я готова кричать это даже громче, чем ты, лишь бы ты не слышал, как ропщет мое сердце, против воли моей. Пусть продлятся еще немного, совсем немного эти мгновения, когда мы бываем вдвоем, только вдвоем. Господь не разгневается на меня за подобные мечты, — ведь в конце концов это он нас такими создал и вложил в нас желание… Да что я? Радуясь чудесному согласию мужчины и женщины, разве мы тем самым не возносим хвалу создателю? Господи, внемли мольбе простой горянки. Прислушайся нынешней или завтрашней ночью к тому, что творится в маленькой светлине под самой кровлей старого дома в Борьесе, и ты услышишь, как твой служитель Самуил (а уж как он старается угодить тебе и как придирчиво требует, чтобы почитали тебя в каждой мелочи), этот самый богоугодный Самуил поет хвалы тебе, не заимствуя слова в священном писании, возглашает о ликовании всего естества своего и простодушно радуется невероятному блаженству, которым он может наслаждаться без угрызений совести, ибо получил на то благословение господне.
БРАТУ НИКОЛА ЖУАНИ,
КОМАНДУЮЩЕМУ ОТРЯДОМ ДЕТЕЙ БОЖЬИХ В Л03ЕРСК0Й ПУСТЫНЕ.
Палъер, 1 августа 1703 г.
С посланцем королевы Анны мы наконец встретились, о чем и спешу уведомить вас, дражайший брат во Христе., Засим приступаю к сообщению о трехдневных переговорах, каковые я вел с ним, замещая вас по вашему поручению. Подробный отчет дам устно.
В присутствии рыцаря Роланда, генерала Кавалье и представителей других наших военачальников посланец королевы заверил, что нам будет оказана всяческая возможная помощь, и прежде всего прибудут английские и голландские корабли с оружием и деньгами.
Очень долго (почти целый день) обсуждали, кому быть главнокомандующим, и наконец согласились на том, что таковым следует назначить маркиза де Миремана, генерал- майора войск ее величества королевы английской.
В заключение Роланд Лапорт и Жан Кавалье дали сэру Дэвиду Флотарду (так зовут посланца) грамоту, гласящую, что предводители и военачальники севеннских протестантов, взявшихся за оружие, уполномочивают его просить всех королей, принцев и протестантские государства не покидать нас и защитить от ярости врагов наших и поручают ему также поставить в известность вышеозначенных принцев о твердом нашем решении бороться до последней капли крови, дабы возвратить себе свободу совести.{94}
Сэр Флотард уехал обратно в Лондон и повез с собой грамоту с вышеуказанными полномочиями, начертанную и подписанную тайнописью с помощью женского молока.
Долгом
Я заранее знаю, что вы отнесетесь к этим требованиям точно так же, как и наши братья в Долине, твердо решившие не складывать оружия, пока они сами того не пожелают, и во всяком случае не ранее того дня, когда будет восстановлена свобода совести: все же я хочу сообщить вам о некоторых обстоятельствах, каковые покажут, что сэр Флотард мог взять на себя такое поручение. Прибыв в Сен-Феликс-де-Пальер, сэр Флотард заявил, что привез послание королевы Анны и правителей государства Голландии для вручения его в собственные руки графу Роланду, главнокомандующему протестантских войск и правителю Севенн, — таковы были собственные его слова. И поистине неописуемым было изумление сего королевского посланца, когда стража втолкнула его в пещеру, где наш Гедеон, сидя на земле, в распахнутой натруди рубашке, чесал кинжалом шрам от старого сабельного удара. Посланец королевы английской словно упал с небес па землю, и одного дня переговоров оказалось недостаточно, чтобы убедить сэра Флотарда, что простой крестьянин мог достаточно хорошо командовать другими крестьянами и наголову разбить графа де Бом-Монревеля, за коим следовало столько знатных господ. Смотр, произведенный двум отрядам детей божьих, внушил ему наконец доверие к нашим силам, но, кажется, он еще сомневается, удастся ли ему убедить европейские дворы, пославшие его, что наши победоносные полководцы — самые; настоящие простолюдины.
Позвольте мне, дражайший брат, в заключение напомнить вам о принятом здесь обязательстве не вынимать отныне сабель из ножен, что является условием для скорой помощи нам оружием, войсками и деньгами.
Остаюсь вашим преданным и покорным слугой
Самуил.
Достаточно было мне увидеть, с каким угрюмым лицом и как небрежно Жуани швырнул мне письмо, когда я возвратился и пришел к нему, чтобы я сразу понял, что требования королевы английской пришлись нашему гончару не по вкусу, а на мое предложение подробнее изложить ему доводы в пользу христианского милосердия он сердито ответил:
— Спасибо, уволь!
Эта статья соглашения оказалась сейчас не ко времени, как мороз для набухших древесных почек, но насколько неуместно было сие предложение, я понял лишь позднее, когда узнал некоторые обстоятельства.
Получив сообщение, что вызвана наемная шайка испанцев из Л’Опиталя для сопровождения двух знатных особ — госпожи де Сустель и госпожи де ля Фар, возвращавшихся из Баньоля после лечения па водах (означенные дамы путешествовали только ночью, боясь, что солнце испортит у них кожу на роже, а ведь господину маршалу нравятся лилейная белизна и нежные розы ланит), наши братья живо выступили в поход и похозяйничали в деревне, в мызах и прочих владениях Мальтийского ордена. А как только наши туда направились, комендант Вильфора осмелел до того, что двинулся на Женолак со своими храбрыми ополченцами и даже дошел до Пло, родной деревни Жуани, отважно захватил его старуху мать и, заковав ее в цепи, быстро улепетнул, увезя с собой пленницу.
Надлежащим образом разгромив Л’Опиталь, Жуани вернулся в свой стан, и тут ему сообщили о похищении его матери и вручили мое письмо.
* * *
Уже смеркалось. Мы шли со вчерашнего дня, с самого рассвета, не ели, не спали и почти что не делали привалов, а знойный сухой ветер гнал нам в лицо густые облака пыли.
Дорогой встретилась нам изящная маленькая карета с задернутыми занавесками. Мы остановили ее. Жуани хватил саблей по раззолоченной дверце и крикнул: