Божьи куклы

Горюнова Ирина Стояновна

Но однажды к подножию скалы приплыл прекрасный дельфин. Его кожа серебрилась в лунном свете, и он казался каким-то сказочным, мифическим существом.

– Привет, – сказал дельфин.

– Привет, – ответил суслик.

– Что ты тут делаешь?

– Живу. На море смотрю.

– Хочешь, я покатаю тебя на своей спине по волнам?

– Хочу.

– Прыгай ко мне. Я поймаю, – предложил дельфин.

– Но я разобьюсь… – испугался суслик.

– Ты не разобьешься, я поймаю тебя! – успокоил дельфин.

– Нет. Я боюсь, – покачал головой суслик.

– Жаль, – ответил дельфин и уплыл.

Суслик долго смотрел на море и вздыхал, из его прекрасных глаз катились огромные соленые

слезы. И тут суслик понял, что у каждого обязательно должна быть мечта: ведь если тебе больше не о чем мечтать, значит, ты уже не живешь… Собрал тогда суслик маленький мешочек со своим нехитрым скарбом да и ушел обратно, туда, где жил раньше. Когда же у суслика появились дети, он часто рассказывал им про море и дельфина, и в синих глазах маленьких сусликов великой мечтой плескалось синее-пресинее море.

Львиная страсть

Жил да был на свете мудрый и прекрасный лев. Ему было очень скучно, потому что он обладал даром пророчества и знал многое из происходящего на земле. Он видел, как сталкиваются и тонут корабли в море, как ликующие птицы танцуют в воздухе любовный танец и вдруг внезапно одна из них падает, подстреленная безжалостной рукой умелого охотника, а другая кидается на острые скалы грудью, чтобы покончить с безбрежной тоской отчаяния… Многое, очень многое видел мудрый лев, однако сердце его было холодным, как камень. Лев убивал животных, чтобы насытить себя, и никогда не плакал над своими жертвами, но никогда не убивал он ради развлечения. «Просто так устроена жизнь, – думал лев, – и в этом нет совершенно ничего противоестественного». Однажды он встретил грациозную серну и не убил её, потому что как-то совершенно «не вовремя» посмотрел в её прекрасные, влажные, полные страха глаза и влюбился. Серна же дрожала от ужаса.

– Не бойся.

– Почему?

– Я полюбил тебя.

– И ты не убьешь меня?

– Нет.

– Никогда?

– Н-никогда, – чуть-чуть запнувшись, ответил лев.

Серна посмотрела льву прямо в глаза и поняла, что он говорит правду. Ей льстило то, что такой могучий и сильный зверь отдал ей свое сердце, и она осталась. Лев сочинял ей стихи, и его гордый влюбленный рык разносился далеко-далеко, оповещая всех о великой любви, такой странной и неожиданной. По ночам они вместе смотрели на звезды, и серна засыпала, доверчиво положив нежную голову на сильное плечо могучего царя зверей.

Однажды, когда лев был на охоте, серна встретила прекрасного оленя с ветвистыми рогами и влюбилась в него. Олень тоже полюбил молодую грациозную серну. Они ушли вместе.

Когда лев вернулся, то сразу понял, что его обманули. О, этот рык был поистине страшен! Лев рычал так, что содрогались деревья, а окрестные звери тряслись от ужаса в своих ненадежных убежищах.

Прошло время. Лев охотился. Ему очень хотелось есть. Загнав молодую серну, он прыгнул и приблизил свою страшную пасть к ее шее, туда, где теплится и бьется под кожей кровь, пульсируя и перетекая упругой жизненной силой. Он посмотрел жертве глаза и увидел свою бывшую возлюбленную.

– Ты сказал, что никогда не убьешь меня, – прошептала в ужасе серна.

– Я солгал, – усмехнулся лев и впился ей в горло зубами. – Я солгал, любимая.

Последний подарок

Старой обезьяне было грустно и одиноко. Она стыдливо прятала свою потертую и облысевшую спину в тени листьев дерева, на котором притулилась, стараясь стать маленькой и незаметной. Она понимала, что зажилась в этом мире, но ничего не могла с этим поделать и влачила свое существование как умела. Молодые обезьяны не считались с ней, предпочитали дразнить и делать какие-то мелкие пакости. Стараясь не доводить молодое поколение до греха, обезьяна пряталась на окраине, в густых и разросшихся листьях вековых деревьев, которые помнила еще ребенком, а это было очень давно. Теперь ей с трудом удавалось добывать себе еду, так как старые лапы дрожали и иногда срывались с веток,

не удерживая потяжелевшее и обрюзгшее тело, да и покрасневшие подслеповатые глаза подводили все чаще и чаще. А молодые шалуны, как нарочно, ловили момент, когда обезьяна с трудом добиралась до вожделенного банана или другого плода: они с хохотом срывали его, ловко выделывая кульбиты и мгновенно уносясь прочь. Что ж, молодость бывает жестока.

В животе постоянно ныло. Шел сороковой день засухи, в лесу почти не осталось еды. Многие умерли, кто-то ушел в поисках пищи в другие места. Оставались только пожилые обезьяны, которые не были способны на долгие путешествия, и матери с детьми. Маленьким обезьянкам было тяжелее всего. Глядя на своих мам печальными глазенками и молча перебирая потрескавшимися губами, они, обреченные, словно бы вспоминали вкус еды.

Старой обезьяне повезло. Медленно и тихо перетекая с ветки на ветку, она обнаружила в глубине пальмы большое и сочное манго, которое уже слегка подгнило, но еще держалось на ветке, норовя вот-вот упасть на землю. Под слегка помятой кожицей переливался сладкий, томящий сок. Жадно схватив плод сморщенными худенькими лапками, обезьяна поднесла его ко рту и откусила кусок. Решив растянуть блаженство, обезьяна спустилась на ветку ниже и удобно устроилась на широкой, разлапистой ветке дерева. Предвкушая удовольствие, она посмотрела на плод, а потом настороженно огляделась. На соседней ветке тихо сидела молодая обезьяна с малышом на руках, который жадно и обреченно смотрел на манго. Они не шевелись, не пытались отнять его, они просто смотрели. Старая обезьяна судорожно сглотнула и прижала к себе драгоценный плод. Молодая отвернулась. Малыш не сводил взгляда с потекшего и одурманивающе пахнувшего фрукта: он пах жизнью.

Страх и жадность вскружили голову старой обезьяне, рванулись в ее мозг. В желудке заурчало, требуя пищи. Обезьяна попыталась перелезть на другую ветку, чтобы не видеть больше этих детских глаз. В ее сердце внезапно созревало решение, которому она противилась всей своей звериной сущностью, мечтающей выжить. Зажмурившись, все еще не веря себе, старая обезьяна подползла к малышу и протянула ему манго. Маленькие ручонки цепко схватили неожиданный подарок. Обезьяна отвернулась и тихо поползла вниз. Она не видела одной-единственной слезы, скатившейся по щеке матери малыша, не видела и взгляда маленькой обезьянки, которая смотрела ей вслед, смотрела восторженно и благодарно.

Старая обезьяна шла умирать.

Как делаются воргушонки

Жила да была на свете лягушонка. И все у нее было хорошо: солнышко светило, грело ее ласково, дом у нее был, друзья – в общем, чего еще можно пожелать? Лягушонка этого, наверное, не знала, поэтому ничего больше и не желала. А радовалась тому, что у неё есть, песенки пела, когда пелось, прыгала, когда прыгалось.

Жил да был на свете воробьишка. У него тоже все было хорошо. Ну, настолько, насколько это вообще возможно в его воробьиной жизни. У него тоже были друзья, дом, и его тоже ласково грело солнышко, а когда не грело, то по крайней мере светило. И он тоже и пел, и прыгал, и радовался, когда было чему.

А потом лягушонка и воробьишка случайно встретились, посмотрели друг на друга, познакомились и разошлись по домам. И стали тосковать, потому что поняли, что хотят быть вместе. Но вроде как лягушонки с воробьишками семей не создают, не было еще такого в природе. И стали над ними окрестные лесные жители потешаться. Сороки во все стороны сплетни разносят, стрекочут, даже зайцы и те по кустам шепчутся, хихикают, хвостиками от смеха пошевеливают. Друзья и знакомые отговаривают: «Что это, мол, за глупости? Диво дивное, чудо чудное, небывалое, неслыхалое». Долго ли, коротко ли, но решили наши лягушонка и воробьишка не слушать советов добрых друзей и соседей, а пойти искать волшебную страну, такую, где бы их никто не осуждал и никто над ними не смеялся. Взялись они за руки и ушли. И никому ничего не сказали. Нечего было потешаться. Тут друзьям стыдно стало, да поздненько они спохватились.