Божьи люди. Мои духовные встречи
Шрифт:
На мой вопрос, чем я могу ей служить, девушка без всяких подходов, быстро заявила, что она хочет кресгшься. Эго — в нашей современной обстановке — совсем не простое и не частое дело. А тем более — для молодой девицы. Я попросил ее кратко рассказать о себе. Она сообщила, что училась на математическом факультете в Московском университете, но ей осталось еще несколько месяцев до конца учения. И семья ее — мать и сестра — переехали в Р.
— Как же вы пришли к этому решению — креститься?
Оказалось, что ее
люди, неверующие; и ни о чем религиозном не помышляли. Девушка тоже жила, “как и все”. Между прочим, любила развлечения, кино, театр и проч., курила, ни о чем ином, кроме земного, не думала. Однажды она пошла в кино, но оказалось, что не хватило у нее денег на билет. А рядом был кафедральный собор. Зная, что там хорошо поют певчие, она — чтобы заменить кинотеатр — решила зайти в храм. Пение понравилось ей… Она пошла туда в другой раз. Тут она услышала проповедь… Потом еще и еще… И скоро она горячо приняла к чуткому сердцу своему все христианское учение. Недолго думая она решила и креститься.
Вот — краткая история ее обращения… Очень легкая, простая, но искренняя. Для ее образования и острого ума, казалось бы, — не так проста история; но факт остается фактом!
Побеседовав с ней немного, я поручил дальнейшую подготовку ее монахине А.[255], весьма образованной богословски и опытной в религиозной жизни. Она стала давать девушке разные нужные книги и беседовать с ней. Скоро девица, возвращая книги, с удивлением сказала монахине:
— А оказывается, авторы этих книг — не только верующие, но и очень умные люди!
— А почему это вас удивляет? — говорила монахиня.
— Да ведь у нас в школах постоянно твердят, что верующие — это темные люди, обскуранты, и религия держится на невежестве обманутых людей!
Прошло еще несколько дней, и девушка крестилась… Кстати, в тот же день с ней крестились еще две девушки и девочка, более молодые.
Все они (кроме маленькой девочки) стали усердными и постоянными посетительницами храма. Особенно — студентка…
Много бы отрадного я мог рассказать о ней! Светлого! Но опущу это.
Скоро она стала учительницей математики в средней школе. Иногда рассказывала про своих родных. Мать ее хотя и была крещена в свое время, но к религии была индифферентна — но не враждебна. А сестра (моложе ее) очень любила развлечения, особенно танцы: не тратила свободных денег, все копила на танцы… Но не проявляла ни малейшего интереса к вере… А спали они на одной постели в одной комнате с матерью; средства их были очень скромные, почт бедные. Один раз эта девушка привела-таки маму в храм, а потом и на общую трапезу. Мать была — точно замкнутая, без улыбки, без движения лица, молчаливая. А сестра, постоявши немного в храме, вышла и сказала (как мне потом передано было):
— Скучно мне!
И
И вспоминаются мне слова Господа: “…будут двое на одной постели: один возьмется, а другой осгавится…”[256].
Что будет дальше с ней, не знаю. А старшая потом привела ко мне еврейку для беседы. Та на другой день прислала мне в благодарность цветы… С ними пришел и офицер–пре- подаватель. Я им говорил о фактах чудесных.
— И просто, и чудно! — сказал потом офицер.
Явление писательнице
Это было в Париже. Приблизительно в 1928–1930 годах, а может быть, и годом раньше. Я был инспектором и преподавателем в Богословском институте[257].
Однажды приходит ко мне молодая женщина, лет 25–26ти. И просит меня исповедать ее. Прежде я никогда не видел ее.
— Почему вы пришли именно ко мне? — спрашиваю ее.
— Меня к вам послала Раиса.
Раиса была еврейка, и я крестил ее и мужа ее.
— Ну хорошо, — ответил я. — Только сначала немного побеседуем перед исповедью.
Через каких-нибудь 5–10 минут я предложил ей исповедоваться. Вдруг она заявила мне:
— А исповедоваться у вас я не буду!
— Почему?! — удивляюсь я.
— Потому что я шла исповедоваться к незнакомому духовнику; а с вами поговорила вот пять минут, и мне кажется, что я знакома с вами уже двадцать лет, и мне стыдно будет исповедоваться.
Я начал доказывать ей неправильность ее настроения, но — напрасно.
— Нет, нет! — настаивала она. — Не буду исповедоваться!
Понимая причину ее смятения, я решил помочь ей:
— Ну хорошо! Вы не будете сами говорить о грехах. Вот станем на коленочки, и я буду говорить ваши грехи, вы же молчите. А если я скажу что неверно, тогда вы ответьте “нет”!
Она легко согласилась. Я надел епитрахиль. Конечно, я не прозорливец, а говорил об общих грехах. Она молчала сначала. Потом после какого-то вопроса она ответила:
— Нет! Этого не было.
— Ну и слава Богу, — спокойно ответил я.
Вдруг она добавила:
— Нет, нет, подождите, подождите! Припомнила: и это было!
— Ну вот и хорошо, что вспомнили.
Исповедь кончилась. Она получила разрешение. То было в четверг на Страстной неделе. Исповедь была после полудня, и причаститься она уже не могла ни в этот день, ни в Страстную пятницу, когда не полагалось служить литургии. И я дал совет исповеднице — прийти завтра на службу к плащанице, а в субботу уже причаститься. Она с миром ушла.
На другой день, после вечерни, приложившись к плащанице, она в волнении прибегает ко мне в комнату, где вчера исповедовалась, и в смятении говорит: