Божьи воины

Сапковский Анджей

Епископ допил фужер рейнского вина. С утренней молитвы он сегодня уже выпил, легко сосчитать, три гарнца разных вин. Вино давало здоровье, изгоняло меланхолию, усиливало потенцию и оберегало от заразы.

– Из того, – проговорил он, наливая себе, – что доносит из Ойбина приор Бурхард, следует, что этот Беляу должен быть где-то в районе Болькова, так что надо считать, что через два дня, в воскресенье, nona die Novembris, [164] он доберется до Свидницы. Ха. У меня есть агенты среди свидницких доминиканцев, но боюсь, многие работают на две стороны, то есть на Гейнче тоже. Придется послать кого-либо из приближенных… Ха. Я неохотно отсылаю приближенных и телохранителей,

мне донесли о готовящемся на меня покушении. Гуситы, разумеется. Эх, показал бы я им, если б поймал тех, из Фогельзанга… Если бы их перетянул на свою сторону, перевербовал, если б они начали работать на меня… Ха! Ты понимаешь мой план, Биркарт, сын мой?

164

девятое ноября (лат.)

Стенолаз не ответил. Плотнее запахнул шубу, в комнате было холодно, дующий от Рыхлебов ветер всеми щелями пробирался внутрь нисского замка.

– Понимаешь, – сам себе ответил Конрад. – А значит, поймешь и приказ, который я тебе сейчас даю: оставь Рейневана в покое. А как, кстати, каким чудом он ухитрился сбежать от тебя в Карконошах?

– Чудеса, – то ли лицо Стенолаза дрогнуло, то ли виной тому было помигивание свечи, – чудеса случаются. Ваше преосвященство сомневается в этом?

– Конечно. Сомневается, Ибо видело, как их делают. Но не время для диспутов. Видимо, провидение хотело, чтобы Рейневан от тебя сбежал. Не противься, сын мой, провидению. Отзови с тропы своих псов, свою прославленную Роту, своих черных всадников. Пусть тихо сидят в Сенсенберге, ждут приказов. Они понадобятся, когда придет время двигать вслед за Рейнмаром де Беляу, мы выследим Фогельзанг. Ты же, Биркарт фон Грелленорт, будешь постоянно при мне, рядом со мной. Здесь, в Нисе. В отмуховском замке. Во Вроцлаве. Словом, где бы ни случилось мне находиться. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. Всегда и везде. Я же говорил, гуситы охотятся за мной, готовят покушение на мою жизнь…

Стенолаз кивнул головой. Он прекрасно знал, что «планируемое покушение» – блеф, его выдумал сам епископ, чтобы иметь повод усилить террор и преследования. Весьма сомнительной была также проблема связи личности Рейневана де Беляу с тайной гуситской организацией с криптонимом «Фогельзанг». Действительно, у епископа Конрада были многочисленные собственные источники информации, но однако они не всегда вызывали доверие. Слишком часто услужливые доносчики доносили епископу о том, о чем епископ хотел бы услышать.

– На случай этого покушения, – сказал Стенолаз, – может, будет лучше, если мои всадники…

– Твои всадники, – епископ хватанул кулаком по столу, – должны тихо сидеть в Сенсенберге! Я сказал! Слишком уж много об этих всадниках говорят. Гейнче не спускает глаз с моих рук, он обрадуется, если сможет связать меня с всадниками, с тобой, с черной магией и колдунами! Уж слишком много о вас болтают. Слишком много ходит сплетен!

– Мы постарались, чтобы ходили, – спокойно напомнил Стенолаз. – Чтобы вызывали ужас. В конце концов, это наша совместная инициатива, дорогой князь епископ. Я делал то, о чем мы договорились. И то, что ты лично приказывал мне делать. Ради дела. Ad maiorem Dei gloriam.

– Для дела? – Епископ отхлебнул из фужера, скривился так, словно в фужере была желчь, а не рейнское. – Гуситских шпионов и сторонников, из которых можно было бы выдавить информацию, ты приканчивал, не сморгнув глазом. Для удовольствия. Ради радости убиения. Так что не говори, будто на то была Божья воля. Ибо Бог может осерчать.

– Предоставим, – лицо Стенолаза не дрогнуло, – это суду Божиему. А твой приказ я выполню. Мои люди останутся в Сенсенберге.

– Понимаю. Понимаю, сын мой. Они останутся в Сенсенберге. Ты же, если тебе понадобятся люди, подберешь себе кого-нибудь из моих наемников. Если хочешь – бери.

– Благодарствую.

– Я думаю. А теперь – иди. Разве что у тебя есть что-нибудь для меня.

– Так сложилось, что есть.

– И что

же?

– Две вещи. Первая – предостережение. Вторая – просьба. Покорнейшая просьба.

– Я – весь внимание.

– Не надо недооценивать Рейнмара из Белявы, епископ. Ты не веришь в чудеса, насмехаешься над Тайнами, изволишь относиться к магии с презрительной усмешкой. Не очень-то это мудро, епископ, не очень мудро. Magna Magia [165] существует, а чудеса случаются. Недавно я видел одно чудо. Рядом с Рейневаном, кстати.

165

Великая Магия (лат.)

– Правда? И что же такое ты видел?

– Существо, которого не должно быть. Которое не должно существовать.

– Ха. А ты, сын мой, случаем не глянул ли в зеркало? Стенолаз отвернулся. Епископ, хоть и был доволен удачному злорадству, не улыбался. Перевернул клепсидру – миновала media пох, [166] до officium matutinum, [167] оставалось около восьми часов. Самое время пойти наконец спать, подумал он. Слишком много я работаю. И что с этого имею? Кто это оценит? Папа Мартин, этот паршивец, zum Teufel mit him [168] по-прежнему не желает слышать об архиепископстве для меня. Диоцезия по-прежнему формально подчиняется Гнезну!

166

полночь (лат.)

167

утренняя служба (лат.)

168

черт его побери (нем.)

Он повернулся к Стенолазу. Лицо было серьезное.

– Предостережение я понял. Приму во внимание. А просьба? Ты что-то сказал о просьбе?

– Я не знаю, какие у тебя планы, князь. Однако хотел бы, когда придет время, заняться этим Рейневаном… собственноручно. Им и его спутниками. Хотел бы, чтобы ваше преосвященство мне это пообещало.

– Обещаю, – кивнул головой епископ. – Ты их получишь.

«Если это будет в моих и церкви интересах», – добавил он мысленно.

Стенолаз посмотрел ему в глаза и усмехнулся.

Они ехали по дороге, идущей вдоль берега ревущего на быстринах Бобра, между рядами ольхи и вязов. Погода наладилась, порой даже проглядывало солнце. К сожалению, редко и ненадолго, ну что ж, как-никак ноябрь. Septima Novembris. [169] Пятница. Вильрих фон Либенталь, назначенный Биберштайном командовать эскортом, вел свой род из Мисьни. Он был – якобы – далекой родней влиятельных Либенталей из Либенталя под Львовком. И любил это подчеркивать. Но в принципе это был один из немногих его недостатков.

169

седьмое ноября (лат.)

С точки зрения недостатков мало в чем можно было упрекнуть и остальных членов эскорта. Рейневан в душе благодарил провидение, сознавая, что мог попасть в гораздо худшую компанию.

Бартош Строчил называл себя силезцем. Рейневан туманно помнил, что какой-то Строчил действительно держал аптеку во Вроцлаве, но предпочитал не делать выводов.

– Я знаю, – неведомо уже в который раз повторил Строчил, покачиваясь в седле. – Знаю в Свиднице нормальный бордельчик… А в Рыхбахе в пригороде я знал двух веселых девиц белошвеек. Правда, было это года два тому назад, они могли, курвозы, замуж повыходить.