Божьи воины
Шрифт:
– Он до сих пор этого не сделал.
– Потому что дурак. Мир, оказывается, кишмя кишит дурнями. Как с девушкой переспать, так каждый тут как тут. А что потом? Поджать хвост? Ноги в руки и драпануть в чужие края…
– Это ты мне?
– Ишь какой ты шустрый.
– Я писал тебе письма.
– Адресуя их Катажине Биберштайн. Но и она не получила ни одного. Времена не благоприятствуют переписке. Жаль. Я с радостью приняла бы сообщение, что ты жив. Охотно прочитала бы, что ты пишешь… Мой Рейнмар.
– Моя Николе… Ютта… Я люблю тебя, Ютта…
– Я люблю тебя, Рейнмар, – ответила она, отворачиваясь. – Но это ничего не меняет.
– Не меняет?
– Ты приехал в Силезию исключительно ради меня? –
– Права, – признался он, неведомо почему краснея. – Это действительно важная миссия, действительно святая обязанность. То, что я делаю, я делаю и для тебя. Для нас. Моя миссия изменит картину мира, поправит этот мир, сделает его лучше и прекраснее. В таком мире, в истинном царстве Божием, когда оно настанет, мы будем жить, ты и я, жить и любить до конца. Я так хочу этого, Ютта. Я мечтаю об этом.
– Мне почти двадцать лет, – сказала она после долгого молчания. – Моей сестре пятнадцать, на Трех Царей она выходит замуж. Она смотрит на меня свысока и сочла бы сумасшедшей, если б узнала, что я совершенно не завидую ее приближающемуся замужеству, а тем более жениху, который в три раза старше ее, к тому же пьянь и неуч. А может, я действительно ненормальная? Может, отец был прав, отнимая у меня и сжигая книги Хильдегарды из Бингена и Кристины де Писан? Что ж, любимый мой Рейнмар, исполняй свою миссию, бейся за идеалы, ищи Грааль, изменяй и исправляй мир. Ты – мужчина, и мужское дело – драться за мечту, искать Грааль и исправлять мир. А я возвращаюсь в монастырь.
– Ютта!
– Не делай такой изумленной мины. Да, сейчас я нахожусь в монастыре кларисок в Белой Церкви. По собственной воле. Когда надо будет решать, что делать дальше, я приму решение тоже по собственной воле. Я ведь не только conversa… [190] К тому же не полностью. Я подумываю. Над будущим…
– Ютта…
– Я еще не кончила. Я призналась тебе в любви, Рейнмар, потому что люблю тебя, люблю по-настоящему. Так что ты изменяй мир, а я буду ждать. Без всякой, откровенно говоря, альтернативы…
190
Здесь: послушница
Он прервал ее, наклонился в седле и схватил за талию. Подняв на руках, стянул с седла, вырвал ноги из стремян, оба они опустились в глубокий сугроб. Заморгали, стряхивая (ухой снег с век и ресниц, глядели друг другу в глаза. В потерянный и обретенный рай.
Трясущимися руками он ласкал ее кубрак, гладил нежный мех, упивался вызывающе резкой шероховатостью вышивки, дрожащими пальцами прослеживал несущие в себе тайну плисы и утолщения швов, касался подушечками, тискал и ласкал возбуждающе твердые бугорки и пуговички и чудесно таинственные застежки, вышивки, феретки и букли. Вздыхая, ласкал приятно раздражающую пальцы толстую вязку шерстяного шарфа, нежно гладил божественную мягкость дорогого турецкого шелка. Погружал лицо в мех воротника, напоенного роскошными ароматами всей счастливой Аравии. Ютта часто дышала и чуть постанывала, напряглась в его объятиях, вонзила ногти в рукава его куртки, прижалась щекой к стеганому сукну.
Резким движением он сбросил ее колпак, дрожащими пальцами раскутал шею, распутав шарф, обвивавший ее как змей Ермунганд [191] –
191
Ермунганд – в скандинавской мифологии – мировой змей, окружающий обитаемую Землю – Мидгард
Крепко обнявшись, они не разнимали губ в поцелуе долгом и страстном. Очень долгом и очень страстном. Ютта застонала.
– Мне холодно сзади, – жарко дохнула она ему прямо в ухо. – Я промокаю от снега.
Они встали, оба дрожа. От холода и возбуждения.
– Солнце заходит.
– Заходит.
– Я должна возвращаться.
– Николетта… А нельзя ли…
– Нет, нельзя, – прошептала она. – Я живу в монастыре, я же говорила. И начался адвент. В адвент нельзя…
– Но… Но я… Ютта…
– Поезжай, Рейнмар.
Когда он оглянулся в последний раз, она стояла на опушке леса, озаренная светом клонящегося к закату солнца. В этом блеске и зимней посвете, он отметил это с изумительной уверенностью, она уже не была Юттой де Апольда, чесниковной из Шёнау… обитающей у кларисок. На опушке леса, верхом на своей серой кобыле, стояла богиня, светозарная фигура дивной красоты, неземное явление, divina facies, Miranda species. [192]
192
божественный образ, поразительное видение (лат.)
Небесная Венера, владычица стихий. Elementarum omnium domina. [193]
Он любил ее и преклонялся перед ней.
Глава шестнадцатая,
Возвращался он медленно, задумавшись, вперив глаза в гриву, позволяя коню сонно шлепать по мокрому снегу и чуть ли не самому выбирать дорогу. Пересек Вроцлавский тракт и поехал напрямую, той же дорогой, по которой приехал. Он не спешил, хотя уже смеркалось, а красный шар солнца заходил за верхушки деревьев.
193
Владычица всего сущего (лат.)
Конь фыркнул, копыта загудели по бревнам и доскам, Рейневан поднял голову, натянул вожжи. Он раньше, чем ожидал, добрался до мостика, стягивающего края лесного яра, по дну которого, гудя и бурля, бежал юркий ручей. Мостик был не очень широк, хлипок и довольно потрепан. Торопясь к Ютте, он проехал по нему верхом. Сейчас предпочел слезть и тянуть похрапывающего коня за трензель.
Он был на половине пути, когда заметил, как из-за буков за мостиком появляется всадник в черном плаще.
Рейневан испугался. Инстинктивно оглянулся, хотя о том, чтобы развернуть коня на мостике, и думать было нечего. Инстинкт его не подвел. За спиной тоже был всадник. Он скрежетнул зубами, проклиная в душе собственную беспечность и расхлябанность.