Божьи воины
Шрифт:
Они осторожно поднялись по лестнице. Теперь они хорошо слышали голоса разговаривающих, в основном один голос, не очень четко рассуждающий бас. Из комнатки напротив долетало мерное и громкое похрапывание. В руках одетых в черное появилось оружие. Первый достал рыцарскую мизерикордию. Второй быстрым движением раскрыл наваху, складной нож с узким и острым как бритва лезвием, любимое оружие андалузских цыган.
По данному знаку влетели в комнатку, оба тигриными прыжками скакнули на топчан, прижали и приглушили периной спящего там человека. Оба одновременно погрузили ножи. Оба одновременно поняли, что их обманули.
Но было уже поздно.
Первый, получив по
– Смотри, Малевольт, – услышали они, прежде чем погрузились в небытие. – Не убей их.
– Не волнуйся. Ударю еще разок, и фертиг. [184]
184
готово (нем.)
У одного из связанных были светлые как солома волосы, такие же брови и ресницы, такая же щетина на подбородке. У второго, постарше, большая лысина. Ни один не произнес ни слова, не издал ни звука. Оба сидели, связанные, опершись спинами о стену, тупо уставившись перед собой. Лица были мертвые, застывшие, без следов волнения. Они должны были бы быть хоть немного растеряны, удивлены хотя бы тем, что, несмотря на звуки попойки, ни один из их захватчиков не был навеселе. Тем, что голоса долетали с того места, в котором никого не было. Тем, что их ждали, что они попали в тонко обдуманную и расставленную ловушку. Они должны были быть удивлены. Возможно, и были. Но этого не показывали. Только иногда мигание свечей оживляло их мертвые глаза. Но так только казалось.
Рейневан сидел на топчане, смотрел и молчал. Мамун прятался в углу, опершись на гёдендаг. Тибальд Раабе поигрывал навахой, открывая ее и закрывая.
– Я тебя знаю, – первым прервал затянувшееся молчание голиард, указывая ножом на лысеющего. – Тебя зовут Якуб Ольбрам. Ты содержишь у генриковских цистерцианцев мельницу под Лагевниками. Забавно, повсюду тебя считали шпиком, доносящим аббату, или это было прикрытие? О, как вижу, ты не только доносить умеешь. Тайными убийствами тоже не гнушаешься.
Лысеющий тип не прореагировал. Даже не взглянул на говорившего, казалось, вообще не слышал его слов. Тибальд Раабе со щелчком раскрыл наваху и так и оставил ее.
– Тут недалеко в лесу есть озерко, – повернулся он к Рейневану. – Там на дне илу немерено. Никто их никогда не найдет. Свою миссию ты можешь считать несуществующей, – добавил он серьезно. – Ты нашел Фогельзанг. Только это уже не Фогельзанг. Это шайка разбойников, готовых убивать, защищая свою разбойничью добычу. Не понимаешь? Группа была снабжена огромными фондами. Колоссальные деньги на организацию сетей и диверсионных групп, на подготовку специальных операций. Они эти деньги присвоили, растратили. Знают, что их ждет, когда это вылезет наружу, а Флютек их найдет, поэтому они так избегали контакта. Сейчас, впав в панику, они стали опасными. Это они, а никто другой, совершили на тебя покушение в Тепловодах. Поэтому я советую: никакого снисхождения. Камень на шею – и в воду.
На лицах обоих связанных не появилось даже тени эмоций, в мертвых глазах не мелькнул даже след жизни. Рейневан встал, взял из руки голиарда наваху.
– Кто стрелял в меня из арбалета в Тепловодах? Кто убил монахов? Вы?
Никакой реакции. Рейневан наклонился,
– Вы свободны, – сказал сухо. – Можете идти.
– Ты совершаешь ошибку, – сказал Тибальд Раабе.
– Очень глупую, – добавил из угла мамун.
– Я, – Рейневан их словно не слышал, – Рейнмар из Белявы. Брат хорошо вам известного Петра из Белявы. Я служу тому же делу, которому служил Петр. Я живу здесь, «Под серебряным колокольчиком». Буду жить здесь всю неделю. Если сюда явится инквизиция или люди епископа, сведения об этом попадут в Чехию. Если в какую-нибудь ночь я погибну от рук тайных убийц, сообщение об этом попадет в Чехию. Прокоп будет знать, что на Фогельзанг рассчитывать нельзя, ибо Фогельзанга уже нет.
– Если же, – заговорил он после паузы, – если все так, как говорит Тибальд, то используйте как следует эти семь дней. До того, как истечет неделя, я не пошлю в Чехию никаких сообщении. Вам должно хватить, за такое время можно уехать далеко. Неплах все равно вас отыщет, раньше или позже, но это уже дело ваше и его. Меня это не интересует. А теперь – убирайтесь отсюда.
Освобожденные смотрели на него, но так, словно глядели на предмет, на вещь, вдобавок совершенно им безразличную. Их глаза были мертвыми и пустыми. Они не произнесли ни слова, не издали ни звука. Просто вышли.
Молчание длилось долго.
– Ты только глянь на него, Раабе, – прервал тишину Йон Малевольт. – Пожертвовал собой ради дела. Интересно… а ведь вовсе не похож на идиота. Как же, однако, обманчива бывает внешность.
– Когда у гуситов будет собственный папа, – добавил Тибальд Раабе, – он должен будет объявить тебя святым, Рейнмар. Если он этого не сделает, то окажется неблагодарным кутасом.
Рейневан прожил «Под серебряным колокольчиком» неделю, днем сидел с арбалетом на коленях, ночью дремал с ножом под подушкой. Он был один – Тибальд Раабе и мамун Малевольт уехали и скрывались. Они говорили: слишком велик риск. Если что-нибудь случится, лучше быть подальше. Однако ничего не случилось. Никто не явился, чтобы Рейневана арестовать или убить. Шансы стать мучеником уменьшались со дня на день.
Двадцатого ноября появился Тибальд Раабе. С сообщениями и слухами. Якуб Ольбрам из-под Лагевников исчез. Как в воду канул. Он, несомненно, прекрасно использовал предоставленную ему Рейневаном неделю промедления. За семь дней, заметил голиард, можно добраться до Любека, а оттуда кораблем хоть на край света. Короче говоря: Фогельзанга нет, о Фогельзанге можно забыть, на Фогельзанге можно проставить крест. И надо об этом донести Прокопу. Незамедлительно. Ждать больше нечего.
– Однако, для полной уверенности еще подождем, – попросил Рейневан. – Еще неделю. А лучше – полторы…
Однако Рейневан и сам уже потерял надежду до такой степени, что перестал просиживать «Под колокольчиком» и убивать скуку чтением «Horologium sapientiae» [185] Генриха Сусо, оставленный в трактире каким-то бакалавром, который не мог заплатить за харч и вино. Рейневан седлал коня и уезжал. Довольно часто посматривал в сторону Бжега. В сторону села Шёнау, владения чесника Бертольда Апольды. Зеленая Дама утверждала, что Николетты в Шёнау нет, но, может, следовало бы проверить самому?
185
«Часы (времена) человеческие» (лат.)