БП. Между прошлым и будущим. Книга 2
Шрифт:
Закончилась война. После войны — учеба. Вот, говорят, командиров наших учили очень здорово. И правда — с моим довоенным образованием сразу направили в Высшее офицерское бронетанковое училище, потом была Академия им. Фрунзе, а дальше — вы уже знаете.
У меня две дочери. Старшей 51 год. Вторая на год с лишним моложе. Одна, старшая, работает математиком. А младшая — доктор медицинских наук, терапевт. У старшей дочери два сына, мои внуки, один из них — полковник. У младшей — мои внук и внучка. А дальше — правнук и две правнучки.
Если говорить откровенно, хотя я по убеждению коммунист, я бы желал, чтобы президентом оставался Ельцин. Потому что, если
В армии у нас форма обращения, при всех переменах, остается просто товарищ. Вот и нововведенное обращение «Господа» среди офицеров отходит постепенно. А тот, кто хочет приспособиться, говорит: ну как, коллеги, дела?
Как там дела сегодня… — ответ, если кто любопытствует, нетрудно найти и оставаясь в Штатах: читают люди российские газеты, смотрят русские телепрограммы.
Что тут скажешь.
А до дачи маршала Куликова так мне пока и не случилось добраться, а жаль.
1999–2000 гг.
Иначе не стоит жить…
Марк Розовский
Опоздав к началу, я стоял в нешироком проходе, остававшемся между стеной и плотно уставленными в ровные ряды стульями, уходящими от меня куда-то в глубину театральной полутьмы зала.
На сцене, мягко перебирая струны гитары, негромко пела девушка. Изредка поднимая от инструмента глаза, она напевала что-то знакомое… или кажущееся знакомым — так схоже звучали исполняемые песенки с теми, которыми когда-то заполняли мы московские вечера, повторяя записи бардов, подслушанные с круглых бобин только что вошедших в нашу жизнь громоздких отечественных магнитофонов.
Кажется, именно об этом думал я, когда чья-то рука тронула меня за плечо.
— Привет!.. — я обернулся на шепот. Чуть сзади меня, прислонившись к стене, встал Кончаловский. — Привет… Давно приехал? — изредка обмениваясь короткими фразами, мы простояли до перерыва. В зале зажегся свет. — Пройдем к Марику за кулисы? — предложил Андрон. Я замялся. Много лет назад взяв себе за правило избегать подобных визитов — даже если там, за кулисами, близкие друзья — я и в этот раз не видел причины следовать за Андроном; тем более, что с Розовским, привезшим на гастроли сборную группу актеров, главным образом из своего театра, я был едва знаком — о чем и сказал Кончаловскому.
— Как? — удивился Андрон. В это «как» было вложено очень много: действительно, в московских театральном и писательском мирках звезда Марка Розовского взошла — и твердо закрепилась как раз в те годы, когда страна стряхивала с себя дурман первого послереволюционного полустолетия, заполнившего вакуум культуры картонными суррогатами, порожденными луначарщиной…
Позже, уже после спектакля, мы все же где-то ужинали вместе, вспоминали дома, где бывали почти одновременно, общих друзей…
Актер из труппы Розовского Володя Долинский по старой московской дружбе, остановился на эти дни у Баскина, Розовский — у меня. Почти сразу мы условились, что выберем день, в который поговорим обо всем, что может показаться интересным читателям нашей газеты из жизни театральной Москвы. Такой день, наконец, выдался — но он оказался для Розовского последним в
И все же, где-то к исходу дня мы сумели, наконец, добраться до дома.
— Как сегодня экономика определяет возможности театра? И, если не возражаешь, начнем персонально с тебя.
— А чего, можно и с меня… — Марик дожевывал наспех собранный мною бутерброд и, размешивая ложечкой сахар в объемистой чайной кружке, весело посматривал на меня из своего угла. — Я — режиссер, драматург, член Союза писателей. Хотел сказать «советских писателей», но призадумался: потому что в настоящий момент именно Союз советских писателей переживает раскол и, наверное, разделится, по крайней мере, на две группы. Одна из них — традиционно советская, вобравшая в себя силы консервативные, националистические и не всегда самые талантливые. Другая — «Апрель» — противостоит им.
Я примыкаю к «Апрелю», но об этом — не сегодня. Руковожу театром-студией «У Никитских ворот», которому вот уже восемь лет. Последние четыре года он имеет статус профессионального. Собственно, он был одним из первых четырех театров, которые стали работать совершенно по-новому: на полном хозрасчете, на полных самофинансировании и самоокупаемости.
Мы не получаем никаких дотаций от государства — таким было наше предложение, поданное пять лет назад. Оно долго и тщательно изучалось всеми инстанциями и всеми властями. И наше нынешнее положение нам было утверждено. Не скажу — подарено, потому что его пришлось буквально выбивать. Да и сейчас многое приходится корректировать — прежде всего, подсказанное самой жизнью. Но тогда, для начала, это было просто революционно!
Сейчас дело движется к разгосударствлению всех форм общественной жизни, к приватизации. Так вот мы как раз и были провозвестниками этих новых форм — в театральной жизни. Результат? Сегодня восемьдесят процентов нашей прибыли мы имеем право тратить на собственные нужды…
Розовский, Марик Розовский — умница, эстет, сама сублимация творческого духа в человеке — говорил… о прибыли. Невероятно! Хотя, почему же? Если сценарист и режиссер становится еще и антрепренером — себе, своей труппе — почему нет?
То есть, как — почему? Да потому, хотя бы, что хозяйственная деятельность непременно отнимет время и силы, дарованные художнику для совсем других целей. Но уж раз сама жизнь привела моего собеседника к такой раздвоенности… может, в этом есть свой смысл и резон?..
Неожиданно мне в голову пришла занятная мысль, и я немедленно поделился ею с Розовским, надеясь внести и свой вклад в становление российского искусства:
— А может, — предположил я, — стоит при театре завести некое коммерческое подсобное хозяйство, вроде кооператива, — чтобы самим субсидировать свои постановки?
— Но оно у нас есть — мы ездим на гастроли. Но ездить сегодня стало крайне опасно. Если мы, допустим, заключаем договор с государственной филармонией, как это было раньше, то наверняка прогораем. Так уже было не раз. Прекрасно прошли гастроли в Челябинске в театре оперы и балета, с полными залами — а денег мы от них до сих пор не получили. Филармония — должник государства, ей просто нечем нам платить. Выходит, мы не можем сегодня в качестве партнеров иметь банкротов от государства. И мы вынуждены договариваться с кооперативами, а они наживаются на нас.