БП
Шрифт:
– Ты лжёшь, гяур! Говори правду, если не хочешь умирать в мучениях!..
Живописный абориген что-то говорит турку, затем вылезает из-за стола и, подойдя вплотную, размашисто бьёт мне в поддых. В смысле – пытается. Скручиваюсь по касательной к удару, перенос веса на правую ногу, левая цепляет подколенный сгиб и направляет падающую от неожиданности тушку немного в сторону и вниз… Вслед за этим тут же прилетает от кого-то из конвоиров щедрая оплеуха, роняющая меня рядом. Полежать не дают, тут же поднимают и ещё одним ударом снова роняют на каменный пол… Снова подъём,
– Храбрейший Бахчо-ага говорит, что он не будет сразу отрезать твою глупую голову, гяур, как делал с твоими соотечественниками до этого. – Переводчик, вовсю упивающийся эффектом соучастия, злорадно предсказывает мою дальнейшую судьбу. – Он говорит, что тебя, сына шакала и свиньи, не будут кормить три дня, затем возьмут волосяной аркан, хорошенько смажут его бараньим жиром и засунут тебе в глотку. И будут пихать до тех пор, пока он не выйдет с другой стороны. А затем тебя на этом аркане подвесят на двух столбах, и ты будешь долго подыхать в ужаснейших мучениях. Скажи правду, и умрёшь быстро и не больно…
– Так я и говорю. Я – штабс-капитан Порфирий Дормидонтыч Пупкин из 777-го Нижне-Задрищенского пехотного. Ходил по горам, заблудился в темноте. Не верите – спросите у тех, кто со мной был.
– Твой солдат и изменник-армянин погибли от взрыва гранаты…
Твою мать! Лёша, Лёша!.. Еще с пограничной сотни знал тебя!.. Закрыл меня от осколков, а сам!.. За тридевять земель от своего родного Полесья погиб… Спасибо тебе великое. Низкий поклон и Вечная память… Ничего, мне бы только до утра продержаться!..
– Где твои документы, гяур? – Толмач переводит очередное лопотание Халиль-бея.
– Потерял в темноте, когда по горам лазил. Утром рассветёт, найдутся обязательно!..
– А это что? – Штабная крыска переводит вопрос юзбаши, указывающего на фруктово-ореховый брикетик, лежащий перед ним на столе.
– Так козинак это. На базаре третьего дня купил…
За дверью слышится какой-то шум, затем она распахивается и жизнь становится ещё веселее и интереснее. Не фронт, блин, а Ноев ковчег какой-то, всякой твари по паре. Турки, бедуин этот, теперь ещё и немцы! Они-то откуда здесь взялись? Аж целый майор в сопровождении лёйтнанта, физиономия которого кажется мне смутно знакомой. Да и он, судя по всему меня узнал, вон как глазки заблестели и херу майору на ухо что-то шепчет…
Старший немец бросает на меня мгновенный и пронзительный взгляд, затем отвечает на приветствие юзбаши:
– Гут нахт, Халил-бей. Кто это?
– Пленный русский офицер. Он и ещё двое пытались пробраться в наш тыл, но подорвались на заминированной тропе. – А турок, оказывается, шпрехен зи Дойч неплохо умеет. Образованный, сволочь! – Солдат и проводник мертвы, а он сам контужен разрывом.
– Вы его допросили?
– Он
– Где его оружие? – Немец не тратит времени на долгие разговоры и, судя по тону, он здесь далеко не последняя шишка.
По знаку своего начальника турок-переводчик кладёт на стол мою шашку, которая до этого лежала на топчане.
– И это всё? – Язвительно усмехается майор.
– У него был ещё пистолет, Бахчо-ага счёл его своим трофеем…
– Скажите ему, что я хочу осмотреть этот "трофей".
Юзбаши говорит что-то на своём тарабарском бедуину, тот возмущённо отвечает, но после повтора фразы более настойчивым тоном, вытянув из кобуры, недовольно бросает на стол мой люгер. Старший ганс осматривает клейма и номер, затем теряет к стволу всякий интерес.
– Где его амуниция и обувь?
– Наверное, у кого-то из солдат… Я сейчас распоряжусь! – Турок командует что-то толмачу и тот рвёт с низкого старта выполнять волю начальства. Точно этот немец здесь в больших начальниках ходит!..
– Это тоже было у пленного? – Майор показывает на мой "сухпай", лежащий на столе.
– Да. – Юзбаши с готовностью подтверждает догадку.
– Что ещё ваши солдаты посчитали трофеями? Где его нательный крест? – Ганс разглядел в полутьме ссадину на шее от оборванного гайтана. – Часы? Обручальное кольцо?
Наручные с дарственной гравировкой оставил дома вместе с Дашенькиным обручальным даром, так что местные мародёры удовольствовались карманной "луковицей" и специально для таких случаев заказанного стального кольца с бронзовой вставкой изнутри, где микроскопическими буковками выгравировано имя владельца "Пупкин Порф. Дерм.".
– Что вы собираетесь делать с ним? – Майор похож на строгого экзаменатора, задающего вопросы нерадивому ученику.
– Хотели допросить, узнать, с какой целью он пытался проникнуть к нам…
– То есть, отдать на растерзание этим бандитам-курдам? – Язвительно уточняет немец. – Халиль-бей, до вас доводили приказ о том, что все русские офицеры должны быть немедленно доставлены в штаб дивизии?
– Бахчо-ага считает его своим личным пленным…
– И вы решили наплевать на субординацию и отдать русского этим кровожадным ублюдкам, вся польза от которых заключается в умении воровать, грабить и резать глотки всем без разбора?.. То, что их главарь является дальним родственником Исмаил-хана Симко, не отменяет приказа Энвер-паши. Вы начинаете меня разочаровывать, Халиль-бей!..
Разборки прерывает появление запыхавшегося ефрейтора с моей сбруей и сапогами в руках. Ганс осматривает голенища, затем сообщает своему собеседнику:
– Здесь в специальных ножнах носился нож. Я его не вижу. Где он? И не забудьте про крест, часы и кольцо!
Юзбаши снова посылает толмача на поиски пропавшего имущества.
– Халиль-бей, я забираю пленного офицера и сам доставлю его в штаб. – Немец даже не пытается скрыть начальственную интонацию. – Скажите этому дикарю, что сегодня он останется без развлечения.