Брачное агентство
Шрифт:
В последний рабочий день апреля, накануне майских праздников, эпопея с анализами наконец окончилась. Вечером, после работы, Маша зашла к врачу, чтобы получить финальный вердикт и с чистой совестью пойти домой и собираться на отдых: Геля с Геной и детьми еще вчера уехали на дачу готовиться к традиционным майским шашлыкам, которые ежегодно открывали теплый сезон для всей компании. Договорились, что Гриша заедет за Машей на следующий день с утра, и они вместе прибудут наслаждаться первыми теплыми деньками.
В этот ее визит к врачу все как-то сразу пошло не так. Сначала Маша попала в очередь у кабинета
Напряжение в воздухе нарастало. Маша изрядно струхнула, видя, как врачи долго осматривают ее, переглядываются, негромко обсуждая ситуацию рваными, одним им понятными предложениями с массой специальных терминов.
Когда ей разрешили слезть с кресла и попросили подождать в коридоре, Маша послушно оделась и вышла. Достала телефон, хотела побродить по соцсетям, но привычный интернет-серфинг так и не смог отвлечь ее от напряженного ожидания развязки. К тому же руки были потные, подрагивали и она то и дело промахивалась при пользовании сенсорным экраном. В конце концов плюнула, решила спрятать телефон и просто посидеть, подождать, пока вызовут.
В этот момент ей позвонила Геля, которая знала о ее сегодняшнем визите в клинику и волновалась за подругу.
– Ну, чего там? – нетерпеливо перешла сразу к делу она. – Что там тебе Маргарита сказала?
– Да ничего пока не сказала. Тянут чего-то, шушукаются. Обещали позвать. Сижу вот под дверью, трясусь, – коротко ввела подругу в курс дела Маша.
– Да не трясись ты раньше времени, все будет хорошо, – постаралась успокоить Машу Геля. – Давай я тебя отвлеку. Прикинь, мне сегодня Петр звонил.
– Какой Петр? – не сразу поняла, о ком речь, Маша.
– Ну Петр Яковлевич, муж Резеды.
– Да ты что? – удивилась Маша. – Вот не ожидала! Что ему нужно?
– Резеде работу ищет.
– Она поправилась, что ли?
– Ну не совсем, как он говорит. Ноги не слушаются. А все остальное нормально уже вроде. Но ногами, он сказал, еще заниматься и заниматься.
– И чего ты ему сказала? – заинтересовалась Маша.
– Конкретного ничего пока. Обещала с тобой поговорить.
– Надо будет набрать ее после праздников, поболтать. Хорошая она баба. Может, и придумаем чего для нее, – задумчиво сказала Маша. – Я давно хотела человека дополнительного. Не в офис, на удаленке как раз. Для поиска новых клиентов, продвижения нашего агентства в соцсетях. Вот если бы она согласилась…
Из приоткрывшейся двери выглянула Маргарита Борисовна и пригласила Машу в кабинет.
– Все, Гель, не могу больше, – торопливо закончила разговор Маша. – Потом наберу, как от врача выйду. Пока!
Через пятнадцать минут Маша вышла
Это был удар. Не то чтобы Маша хотела детей – прямо вот сейчас ей и не от кого было их заводить. Но она была очень напугана: и опухолью, и возможной своей женской неполноценностью. Опухолью, конечно, больше. Она панически боялась всяких медицинских манипуляций, а уж перспектива того, что ее разрежут и кусок из нее достанут, вообще повергала ее в панику. Умом Маша понимала, что кусок этот лишний и может натворить больших бед, если она не предпримет срочных мер. Но от ужаса перед всеми этими новостями и предстоящим лечением с неочевидным исходом это совершенно не избавляло.
Ни на какую дачу Маша на следующий день не поехала. Сказалась больной, не открыла дверь заехавшему за ней Григорию, что-то вяло бормотала в ответ на расспросы Гели, чем изрядно ту напугала. Геля хотела было уже бросить своих на даче и срочно приехать к ней – Маша отказалась: ее так парализовал страх, что даже пятиминутный разговор по телефону представлялся ей большой проблемой. Хотелось молчать, лежать и не понуждать себя не то что ехать куда-то, но даже просто открывать глаза. Казалось бы, на фоне таких волнений должна была нагрянуть бессонница, но все оказалось ровным счетом наоборот: Маша легла и проспала с небольшими перерывами почти двое суток подряд.
Встала она по-прежнему напуганной, но хотя бы отдохнувшей, без учащенного сердцебиения где-то в районе горла и трясущихся, как у бывалого алкоголика, рук. Изрядную и единственную радость ей, пожалуй, сейчас доставляло только то, что на дворе были майские праздники и не было необходимости поднимать себя за шкирку из кровати и тащить в офис. Маша пользовалась этой возможностью вовсю: ела приблизительно раз в день, и то какую-то сухомятку, ходила в ночной рубашке, нечесаная, неумытая, целыми днями валялась с Пикселью под мышкой перед телевизором. И думала, думала, думала… Если не спала.
Понятно, что сначала мысли ее начинались и заканчивались двумя нехитрыми вопросами: как же так могло произойти и как теперь быть? Но тут разогнаться возможности не было: до появления результатов гистологического исследования по итогам операции особенной фактуры для рассуждений не было – чистый страх, да и только. Поэтому мысли, предоставленные сами себе, мчали ее дальше, к любимому во все времена вопросу о смысле жизни. Вот так вот, и не меньше.
В Машином исполнении вопрос этот касался в первую очередь работы. Личная жизнь у нее давно уже отсутствовала, хобби особенных не наблюдалось. Получается, если по каким-то делам о ней и стоит судить, так именно по рабочим.