Брачный офицер
Шрифт:
— Твой пенициллин!
Она взглянула возмущенно:
— Но тут всего одна ампула! Ты сам сказал, нужно, чтоб на целых две недели хватило!
Его глаза блеснули затаенным победным огнем — триумфом человека, сознающего, что сделка удалась.
— Значит, завтра еще придешь!
— И завтра отдашь мне все остальное?
— Нет, — сказал Альберто. — Завтра дам тебе еще одну ампулу. А послезавтра — еще одну.
— Скотина! — в сердцах бросила Ливия.
Он потянулся, запустил свои жирные пальцы ей в волосы.
— Разве тебе не лестно? Ты ведь такое лакомство, которое можно есть
Ливия почти дошла до дому, как вдруг приступ тошноты подкатил к горлу. Согнувшись пополам рядом с тропинкой, она исторгла жирную пищу Альберто прямо на вулканический шлак и пепел.
В полубреду Нино дернулся от укола в плечо, Ливия склонилась над отцом, и мягкие пряди ее волос коснулись его щеки:
— Ш-ш-ш… — успокоила она. — Просто пчелка куснула. Пчелиное жало. Сейчас легче станет.
Во время извержения аэродром оказался отрезанным от окружающего мира, даже радио выдавало лишь однообразное завывание и искаженные, утопленные в шипении голоса. Но вот, как только шлаковая буря улеглась, связь стала понемногу восстанавливаться. Едва слышные голоса из Неаполя утверждали, что бульдозеры уже начали работать по очистке дорог, но, судя по всяким сообщениям, становилось также очевидным, что нормальная жизнь восстановится еще не так скоро. Пространство площадью в двадцать квадратных миль густо покрывал обожженный шлак. Под его тяжестью рухнули крыши. Виноградники были сметены, посевы побиты, скот загублен. Ходили слухи, что иные деревни завалены, крыши торчат из черноты камней, будто дома провалились в землю. Но был еще и урон, нанесенный самой лавой: она расплавила трассы канатных дорог, сжигала городки и деревни на своем пути.
Джеймс оказался в непривычной для себя роли чуть ли не героя. Не только благодаря тому, что выступил с заранее подготовленным планом эвакуации. Рассказ о его беспримерном переходе из Сан-Себастьяно в Терциньо уже сделался чем-то вроде местной легенды.
— Сами знаете итальяшек, — вещал майор Хеткот по радиосвязи. — На каждом шагу — сплошные предрассудки и чудеса. Теперь они уверяют, что вам, чтобы попасть в Терциньо, наверняка пришлось переплывать через лаву. Сама невероятность происшедшего дает им повод добавить новые краски. Правда, уж мы-то с вами понимаем, что вы просто делали свое дело. Немцы раздули целую историю из того, что союзникам пришлось разбомбить какой-то монастырь в Кассино, и, значит, то, что мы уберегли от извержения немало гражданского населения, лишь улучшит наши отношения с итальянцами. Мы собираемся организовать небольшое торжество, позовем фотографа из газеты, чтоб снял, как генерал пожимает вам руку. Возможно, вы даже удостоитесь почетной ленты.
— Честное слово, сэр, не надо бы…
— Понимаю, Гулд. Кому нужна вся эта суета! Но Управление настаивает.
Хоть это и льстило самолюбию, но мысли Джеймса были только об одном: жива ли Ливия, и если жива, где она сейчас. Сначала он считал, что, как и население других деревень, жители Фишино были эвакуированы. Потом до него дошли слухи, будто некоторые от эвакуации отказались.
Неизвестность доводила его до исступления. До всех этих событий любовь к Ливии была солнечной и оптимистичной.
Если с Ливией все в порядке, пообещал он себе, я сделаю ей предложение. Пусть нам придется держать это в тайне от всех, но пусть она знает, как я к ней отношусь.
Нино не становилось ни лучше, ни хуже. День за днем, подобно двум противоборствующим армиям, вели в недрах его крови отчаянную борьбу антибиотики с инфекцией. Строго говоря, силы были практически равны. Однако Нино все-таки хуже не становилось, и это уже служило признаком того, что инфекция понемногу отступает, и у Маризы затеплилась надежда.
Всю неделю Ливия каждый день появлялась у Альберто Спенса. Каждый день выполняла то, что предусмотрено сделкой, и каждый день он вручал ей по одной ампуле пенициллина.
К пятым суткам ее уже перестало тошнить после визита. Она просто делала свое дело.
Вернувшись в Фишино, Ливия вошла в комнату, где Мариза сидела у постели отца.
— Он спит, — прошептала сестра.
Ливия аккуратно подготовила драгоценный шприц с пенициллином, ввела иглу в отцовское плечо.
В первый раз, когда он открыл глаза, взгляд его уже не был отсутствующим, как в горячке. Отец узнал Ливию. И улыбнулся ей.
— Здравствуй, — проговорил он. — Что это ты делаешь?
И повернул голову, чтобы взглянуть.
— Ш-ш-ш… — успокаивающе прошептала Ливия. — Сейчас снова пчела тебя ужалит.
Введя жидкость, она тотчас извлекла шприц из отцовского плеча, так что тот и не заметил. Через мгновение он уже снова спал.
— Он неплохо выглядит, — тихо, чтобы не разбудить отца, сказала Ливия.
— Он выздоравливает, — кивнула Мариза.
— Можно уже перестать колоть пенициллин?
— Если слишком рано перестанем, — покачала головой Мариза, — вернется инфекция, тогда ему точно не выжить.
— И как долго еще колоть?
— Поглядим, насколько он окрепнет. Еще несколько дней. Может, неделю. — Мариза с тревогой взглянула на сестру. — А, может, от того, насколько тебе крепости хватит.
— Хватит, — зло бросила Ливия. — Я готова на что угодно, лишь бы его спасти.
— Он бы не позволил тебе вину брать на себя.
— Возможно. Но от правды не уйдешь, я виновата. Это я пожелала остаться и рыть траншею, вместо того, чтобы уехать вместе с военными. — Ливия почувствовала, как на глаза навернулись слезы, и ей стало странно, что они еще остались. — Если для его спасения потребуется еще неделю колоть пенициллин, значит, у него будет пенициллин на целую неделю.
Было страшно подумать, как все будет, когда отец поправится, чем обернется ее сделка с Альберто. Ливия чувствовала, что она перевернет всю ее дальнейшую жизнь. Но этого мало. Она понимала, что только она во всем и виновата. Она сама навсегда лишила себя права на счастье.