Брачный сезон, или Эксперименты с женой
Шрифт:
Прослезившись, я прижал голову Тимирязьева к своему животу и долго не отпускал. Гости заволновались и захотели взглянуть на Ленькин подарок.
– Детский сад, трусы на лямках!
– фыркнула Лариса.
– Нашел что подарить!
Но за марку неожиданно вступился уголовник Василий.
– Лучший подарок - коллекция марок!
– важно произнес он и заговорщицки, пока все рассаживались, отозвал меня в коридор. Я внутренне напрягся, но пошел. Теперь мы как-никак родственники...
– Держи кардан! сказал
– Он покопался в штанах и протянул мне наборный выкидной ножик.
– Дарю! Если жена надоест, прирежешь, - добавил он и улыбнулся шрамом.
Я поблагодарил и пощелкал ножом. Лезвие мягко выпрыгивало и убиралось в цветную рукоятку.
– И вообще, - миролюбиво предложил кузен моей благоверной, - нужно будет кого замочить - только звякни. Я ведь художник не местный, попишу и уеду, - добавил он туманно.
Глава 46
Брачная ночь
Праздник шел своим чередом. Виталька украдкой подливал в мою минералку водки, так что чувствовал я себя превосходно. Даже хулиган Еписеев, выпив портвейна, успокоился и не тревожил меня. Без десяти двенадцать, когда у меня уже болели губы от варварских народных обычаев, тетя Рая вдруг воскликнула:
– Ну все, гости, прощайтесь с молодыми. Через десять минут у них первая брачная ночь.
– Ничего себе! А я рассчитывал еще посидеть!
– А пока погадаем, кто кого больше любит...
Тетя Рая высыпала из вазы яблоки, выбрала самое крупное и утыкала его зубочистками.
– Ну, молодые, вытягивайте по одной и говорите что-нибудь ласковое.
Я вытянул зубочистку, посмотрел в Машины синие глаза и покорно сказал:
– Любимая!
Маша фыркнула и ответила:
– Кормилец!
На двадцать четвертой зубочистке я уже с трудом подыскивал эпитеты. Пришлось палить очередями:
– Моя смарагдовая трепетная и ясноокая лань!
У мадам Еписеевой запас эпитетов, казалось, никогда не иссякнет. Правда, все определения почему-то так или иначе касались коммерческой стороны жизни, но произносились неизменно ласково.
– Добытчик!
– тут же нашлась Мария.
Я крепко задумался. Чтобы разрядить паузу, Леха крикнул:
– Горько!
Но дядя Миша оборвал его:
– А налить?
– Да у меня же нолито, - виновато пробормотал сынуля.
Все наполнили бокалы и приготовились выпить. Ленька, который до этого смирно и безропотно сидел под присмотром Саиры, неожиданно вскочил, выплеснул талую воду из своего стакана и протянул его на середину стола к виночерпию дяде Мише.
– Правильно делаешь, правильно!
Мадемуазель Ы отточенным движением выхватила стакан из тимирязьевских рук и поставила его на стол перед собой. Тогда Ленька рассвирепел и дерзко смахнул стакан рукавом на пол. Стакан разлетелся
– На счастье! На счастье!
– закричали толстые кузины.
Но мой друг не успокаивался. Он ухватил подарочную хрустальную вазу и до краев наполнил ее водкой.
– За тебя, Сенька!
– прохрипел он и присосался к хрустальному краю.
– Леонид!
– взвилась Саира.
– Я тебе запрещаю! Тебе запрещает, поправилась она, - великий Прубха!
– Да иди ты со своим Прубхой к едрене матери, - пробормотал Леонид, отрываясь от грешного сосуда.
– Надоела до чертиков! Святоша, блин!
Глаза мадемуазель Ы вспыхнули карающим огнем. Она величественно поднялась и, ни с кем не попрощавшись, выплыла из комнаты. В наступившей тишине гулко хлопнула дверь. Дядя Миша одобрительно пробормотал:
– Правильно делаешь...
К кому относилось его одобрение, я не понял. Покончив с водкой, Ленька оторвался от вазы и бережно поставил ее на место. Затем подскочил к нам с Марией и, тычась пьяными губами в наши лица, забормотал:
– Люб-бимые в-вы м-мои! К-как же я с-сос-ску-чился!
Мадам Еписеева отпихнула Тимирязьева крахмальным локтем, он опрометью выбежал в прихожую. Понятно. За Саирой своей...
Однако через секунду Ленька ворвался в комнату. В руках его сиял саксофон. Он вспрыгнул на кресло и заиграл одну из своих психоделических композиций.
Сзади к нам подкралась тетя Рая и, обхватив за плечи толстыми руками, потихоньку повлекла к детско-хулиганской комнате, где была застелена кровать.
Мы остались наедине с мадам Еписеевой. Из-за плотно закрытой двери неслись приглушенные саксофонные стоны.
– Ты меня любишь?
– зачем-то спросил я.
– Не говори глупостей, - раздалось из-под тюля.
Мария выбиралась из платья.
– Ну ты хотя бы счастлива?
– не отставал я.
– Весь праздник мне испортил!
Чувствуя свою вину, я попытался обнять Машу, но она оттолкнула меня и отвернулась к столу, заваленному железяками.
– Ну что я должен сделать, чтобы ты меня простила?
Мария оттопырила нижнюю губу и притворным обиженным голосом пропищала:
– Купить мне шубу.
– Помилуй, да ведь весна!
– Шуба - понятие растяжимое, - мечтательно проговорила она.
– Это у тебя вон живот греет и зимой и летом! А я?..
Я слегка обиделся и сказал:
– Живот тоже растяжимое понятие.
Но шубу я все-таки пообещал. С первой же получки. К своему стыду, я вспомнил, что ничегошеньки не подарил невесте. Забыл впопыхах...
Мария тут же отошла от стола и потерлась об меня, как кошка.
– Вот теперь я тебя люблю, дорогой!
В этот момент звуки саксофона из комнаты резко оборвались. Послышался звук падения, какие-то шлепки и грохот.