Брачный сезон, или Эксперименты с женой

Николаев Константин Николаевич

И в самом деле, что? По-моему, кроме любви до гроба, ничего.

– Ну как же не жалею, - натужно выдавил я и попытался прикоснуться мыльным лицом к щеке жены.
– Очень даже...

Не дав договорить, мадам Еписеева вытолкнула меня из ванной со словами:

– Всем вам, мужикам, одного только надо!

Обиженный, я ушел курить в туалет. "Господи!
– молил я, просовывая намокший фильтр в намыленный рот.
– Сделай так, чтобы этот день прошел побыстрее!" Но у Господа, видимо, было и своих забот по уши, суббота только началась.

Ну

почему Маша так неласкова ко мне? Ну и что с того, что вода вылилась на пол? Это же сущие пустяки. А у человека теперь испорчено настроение.

Покурив, я отправился умываться на кухню. Там было не лучше, чем в ванной. На плите, над синими языками пламени, высились чаны с бельем. Под потолком клубилось удушливое облако пара. Я кое-как умылся и присел на табуретку. Маша то и дело сновала мимо, забирая новые порции тряпья. Спотыкаясь о мои ноги, она чертыхалась и выразительно вскидывала блеклые глаза. Наконец мне это надоело.

– Мы завтракать когда-нибудь будем или нет?
– крикнул я в удаляющуюся спину супруги.

Мария повернулась, швырнула таз с бельем на пол и уперла в бока красные, распаренные руки.

– Куда тебе еще жрать-то?
– удивилась она, будто в обычном человеческом желании позавтракать было что-то неестественное и порочное. Ты на себя-то посмотри!

Согласен. Вид толстого человека в майке и трусах не очень приятен. Гораздо приятней, например, встретить утром на кухне того же Алена Делона. Или Хренова в бабочке. Но я-то что могу поделать? Похудеть за ночь дано не каждому, а вся одежда клубится и вертится в стиральной машине. Но ведь и сама мадам Еписеева в чалме и халате - отнюдь не пеннорожденная Венера, хотя как раз пены-то сегодня хватит для доброго десятка богинь!

– Машунь, - проворковал я ласково, - ну неужели я так мало зарабатываю, что не могу рассчитывать хотя бы на бутерброд и стаканчик чаю?

Мадам Елисеева подошла к холодильнику, распахнула дверцу, достала оттуда тарелку, где покоился вчерашний ссохшийся бутерброд, и с грохотом поставила передо мной.

– Чай в состоянии налить? Или ты меня решил в гроб загнать?

Представьте себе, я не встречал ни одного человека, которого эта мелкая деятельность довела бы до гробовой доски. Правда, покойники по улицам не расхаживают.

Я пережевывал бутерброд, а мимо, вытирая пол, суетливой креветкой носилась Маша.

– Давай помогу, - предложил я. Но она лишь зло пропыхтела. Тогда я сказал: - Вот ты все ругаешься, а лучше бы дала мне какой-нибудь фронт работ. Глядишь, все быстрее бы пошло, а вечером можно будет куда-нибудь сходить. Хоть в театр...

Мария распрямилась.

– Да что я тебе, девка, что ли, по театрам-то шастать? Кончились шуры-муры, Арсений, запомни, кончились! Вон, Лариске-то Виталька давно машину автоматическую купил! Она грязное тряпье и в руки-то не берет. Оттого они у нее такие гладкие. Театр он мне свой предлагает... Тьфу!
– И скрылась в ванной.

Нет, с ней не договоришься. Я сам предлагаю свою помощь!

Нет, не хочет! Стиральная машина ей теперь понадобилась. Да что я - Рокфеллер, что ли? Или кетчупом торгую?

Я прошел в комнату, сложил диван и включил телевизор. Тут же влетела мадам Еписеева с металлической трубкой наперевес. Взревел пылесос. Я вылетел из комнаты вне себя от ярости.

Может, прогуляться? Нет, не получится. Вся одежда в стирке. В коридоре я столкнулся с хулиганом Володей. Его одежду она почему-то не постирала! Вон какая спецовка-то промасленная! Давно пора ее в стиральную машину. Еписеев торжествующе глянул на меня, ухватил мотоцикл за руль и загромыхал вниз по лестнице.

Я же продолжал метаться между комнатой и кухней. Отовсюду меня теснили бытовые приборы. Неожиданно раздался звонок в дверь. Я заглянул в глазок и ничего не увидел. Только какое-то расплывшееся месиво. На Еписеева месиво не тянуло.

– Маша!
– крикнул я и сжал выглядывающие из трусов коленки.
– Звонят!

– Ты что, уже и открыть не можешь? Не видишь, я занята?

Звонок настойчиво дребезжал.

– Да как же я открою?
– внятно прокричал я.
– Мне даже надеть нечего!

– Свадебный костюм накинь...

Просто замечательно! Свадебный костюм! Может, еще бабочку прицепить? Тем не менее я достал из шкафа свой маскарадный наряд, влез в полосатые брюки и надел белую рубашку с загнутым воротничком. "Утро аристократа", да и только. "Он напряг мускулистую руку, поцеловал графиню и вынес помойное ведро..."

– Кто там?
– тривиально спросил я, приложив губы к замочной скважине.

– Да я...
– ответил женский голос.

Я опять прильнул к глазку, но в круглом окошечке виднелись только какие-то клетчатые тюки.

– Кто - "я"?

Ну и манера! Трудно, что ли, сообщить свое имя или фамилию, на худой конец? Женщина за дверью пробормотала:

– Да Лена же из Орехова...

Что-о?!! Этого еще не хватало! Внезапно мне вспомнилась записка, которую я еще зимой нашел под дверью своей квартиры. Что-то там вроде "ждала, в следующий раз сообщу", кажется. Значит, "следующий раз" наступил. И как назло, именно сегодня! Что ж ты не сообщила-то, дура?

Я лихорадочно огляделся по сторонам - нет ли поблизости жены - и приоткрыл дверь. Она тут же распахнулась настежь под напором сумок, тюков, баулов и узлов. За этой горой возвышалась довольно толстая особа, обмотанная платком. Она сверкнула золотым зубом.

– Доброе утро, Арсен!

– Здравствуй, Леночка, здравствуй, - промямлил я, пытаясь оттеснить гостью на лестницу. Я ухватил с вешалки пальто.
– Давай посидим где-нибудь, ты, небось, устала с дороги...

– А вещи-то?
– недоуменно протянула она.

Да, действительно, вещи! Девушку Елену я, может, и сумею нейтрализовать. А вот как быть с ее баулами?!

Ухватив первый попавшийся мешок, я швырнул его в комнату Еписеева-младшего. За мешком последовал остальной багаж.