Брак не по расчету
Шрифт:
– Почему? Допустим, ты унаследовал имение своей бабушки, но тебе ведь не обязательно жить в Шилдтоне, – начала объяснять Айрис, пытаясь выглядеть как можно спокойнее и рассудительнее. – Даже если тебе надоест Лондон, наверняка найдется немало прекрасных домов неподалеку отсюда. Как насчет Кембриджа? Милый университетский городок, где живет много интересных людей. И расположен он всего в часе езды от Шилдтона. К тому же там есть театр, организуются регулярные концерты и... – Она осеклась, увидев, что Фил с трудом удерживается от смеха. – Не вижу ничего смешного, – процедила она сквозь зубы. Айрис едва сдерживалась от того, чтобы не влепить пощечину своему обидчику.
– Меня
– Не... не понимаю, зачем тебе это... – произнесла она слабым, растерянным голосом. До нее дошло, наконец, что она не сможет заставить этого самоуверенного красавца прислушаться к здравым, логичным выводам. – Ты хотя бы представляешь, что сделаешь с моей семьей? Не может быть, чтобы ты не понимал этого... – Айрис безнадежно махнула рукой.
– Я уже достаточно наслушался о том, как ты смотришь на сложившуюся ситуацию, – перебил ее Филипп. – Может, ты теперь послушаешь и меня для разнообразия?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты можешь, в конце концов, подумать не только о себе? Что, по-твоему, должен чувствовать человек, неожиданно обнаруживший, что является отцом семилетней девочки? – с сердцем произнес Филипп, медленно поднимаясь с дивана. Он возбужденно стал ходить из угла в угол. – Судя по твоему упрямому поведению, тебе и в голову не приходило, что это совсем непросто. Так вот, к твоему сведению, я потрясен до глубины души. Однажды я позвонил с намерением посмотреть дом, который, как мне сказали, продается. А потом... – Он провел рукой по густым волосам. – Господи, Айрис! Этот ребенок – моя точная копия. Как ты, черт возьми, собиралась и дальше утверждать, что отец Эшлинг – Чарлз Олдфилд?
– У Чарлза тоже были темные волосы, хоть и не курчавые. Но в детском возрасте часто бывают вьющиеся волосы, которые потом становятся прямыми, – будто оправдываясь, пробормотала Айрис. Она покраснела, услышав, как Филипп насмешливо фыркнул. – И потом, ты уехал отсюда давно – никому и в голову не пришло бы проводить параллель между тобой и Эш.
– Ты вообще собиралась когда-нибудь сказать ей правду?
– Зачем? – произнесла Айрис с вызовом. – Ты развлекся в свое удовольствие, перед тем как подло бросить меня беременной. Я не видела и сейчас не вижу никаких причин, по которым должна расстраивать девочку, причинять ей боль, раскрыв тайну ее рождения. Такой проблемы вообще не существовало, пока ты не свалился как снег на голову, – сказала она с горечью в голосе.
– Спасибо!
– А чего ты ждал? Что я вывешу праздничные флаги и закричу «Ура!»? Я не твоя старая любовь Беатрис, – смех Айрис граничил с истерикой. – Ты находишься в городе всего один день, а она, судя по всему, уже выбрала подвенечное платье.
– Не могла бы ты не выходить за рамки вопроса, который мы обсуждаем? – прервал ее Филипп.
Он не отрицает, отметила расстроенная Айрис, Беатрис действительно вцепилась в него мертвой хваткой и не отпустит, пока не женит на себе.
– Единственное, что меня беспокоит в данный момент – это, какое наиболее разумное решение нам следует принять относительно будущего Эшлинг. Кажется, ты тоже этого хочешь?
– Что я хочу... Я хочу, чтобы ты уехал и оставил нас в покое!
– Боюсь, что не смогу выполнить твоего желания, Айрис. Попытайся быть благоразумной, – мягко сказал Филипп, беря, маленькие дрожащие руки в свои большие ладони. – Ты, конечно, можешь мечтать, чтобы я уехал за тридевять земель, но, к сожалению, есть несколько
Айрис кивнула. Она не могла произнести ни слова, почувствовав комок в горле.
– Говорю раз и навсегда: я хочу видеть Эшлинг как можно чаще, – твердо произнес он. – Возможно, в том, что с нами случилось, никто не виноват. Но факт остается фактом – за последние семь лет мне никто не сообщил о том, что у меня есть дочь. Больше я не собираюсь «исчезать» из ее жизни.
– Но... это будет ужасным потрясением для Эш. Я ничего не говорила ей об этом. – Со слезами на глазах Айрис пыталась продолжать сопротивление.
– Успокойся! Нет нужды доводить себя до такого состояния, – сказал Филипп, вкладывая в ее дрожащие пальцы белоснежный платок. – Нам потребуется какое-то время, чтобы узнать друг друга. Но ты должна понять, что у меня нет намерения вытеснять Эшлинг из твоей жизни. Или влиять на ее память о Чарлзе.
– Эш была совсем крошкой, когда он погиб, – прошептала Айрис, вытирая слезы. – Но я стараюсь рассказывать ей о нем как можно чаще, чтобы она не чувствовала, что отличается от своих подруг.
– Ты делала все правильно, воспитывая нашу дочь. Я пока мало общался с ней, но малышка производит впечатление жизнерадостного ребенка, – сказал Филипп с теплотой.
– Да, она, в самом деле, такая, – заверила его Айрис, нервно теребя платок в руках. – Если ты действительно хочешь ближе познакомиться с Эш, я не представляю, как лучше это сделать. Я имею в виду... Я понимаю – глупо обращать внимание на то, что скажут или сделают люди, когда обо всем узнают. Но как мне объяснить, что случилось восемь лет назад? Все уверены, что отец Эш – Чарлз. Я знаю, ты не любил его, – уже плача, продолжала Айрис, – но я-то перед ним в огромном долгу. Без поддержки и помощи Чарлза я бы осталась совершенно без средств к существованию. У меня был бы тогда только один выход – отдать ребенка на воспитание. Постарайся, пожалуйста, понять меня, – умоляющим тоном произнесла Айрис. – Мне просто невыносима сама мысль, что из Чарлза могут сделать посмешище.
– Не плачь, – заботливо успокаивал ее Фил, вытирая платком слезы, капающие из глаз. Эти зеленые глаза в пелене слез – они были прекрасны. – Теперь я понимаю, что не прав в отношении Чарлза. Я действительно очень благодарен ему за то, что он пришел тебе на помощь в трудную минуту. Поверь, я никогда не сделаю ничего такого, что бы могло осквернить память о нем. – Он пытался растормошить ее, вытащить из кокона сосредоточенной мрачности. – Ты, по-видимому, думаешь, что я и в покойном могу видеть соперника. Попробую оправдаться, исходя из твоего же представления обо мне: «Влюбленный в себя соперников не имеет». Вот так ты, по подсказке старика Цицерона, обнажила неприглядную суть моей натуры.