Браслет из города ацтеков
Шрифт:
Чем не знак? Но Анна все-таки попыталась оказать сопротивление.
– Я не хочу в ресторан. Я не одета и… вообще.
Переславин глухо ответил:
– Хорошо. Тогда поедем к тебе.
Он не проводил – отконвоировал к автомобилю, усадил на заднее сиденье, велев не дергаться. Сам сел за руль. По дороге ни разу не оглянулся, но Анна чувствовала – смотрит. И сама глядела в окно, опасаясь случайно встретиться взглядом.
Он куда-то звонил, что-то заказывал, уточнял. Наорал даже, но не зло, скорее для порядка.
– Я поесть заказал. Ты весь день на ногах. Устала? Конечно, устала. А я еще тут. Ты извини, но мне нужен кто-то рядом. Ну просто чтобы был. Я заплачу. Скажи, сколько хочешь. Или что хочешь.
– Иди к черту.
– Ну все мы там будем, – Переславин протянул руку. – Ну что, я опять к тебе в гости?
– Угостить нечем.
– Привезут. Я заказал. Послушай, я ж серьезно. Нравишься ты мне. И отпустить я тебя не отпущу. И отстать не отстану. Ну если только ты скажешь, что любишь своего придурка безмерно.
– Он не придурок!
Рука холодная и влажная, это от снега, который тает, касаясь кожи.
– Придурок, – уверенно заявил Переславин. – Но это хорошо. Мне бы не хотелось разбивать семью. Вызвало бы ненужные толки. Ты бы переживала.
Эта его самоуверенность и злила, и успокаивала. А в конце концов, что Анна теряет? Переславин богат. Недурен собой. Прямо воплощенная мечта девичья. За такими мечтами ныне охотиться принято, она же нос воротит.
Несовременно.
– Я тебе понравлюсь, – пообещала мечта. – Ты мне только время дай.
Вот времени у Анны с избытком. Пусть пользуется – не жалко.
Адам прятался. Он осознавал, что его попытка удержаться на краю разума обречена и что запертая дверь не станет символом, а будет лишь дверью. Рано или поздно ее придется открыть.
Но один он не сумеет.
А Дарья ушла.
Адам слушал тишину. Та разливалась шелестом волн, который нарастал, нарастал и, становясь невыносимым, накрывал Адама с головой. Он чувствовал ледяную воду и соль на губах, песок скрипел под лапами ягуара. Зверь оставался, даже когда все остальное исчезало. И реальность, вывернувшись наизнанку, полнилась полутенями. Как будто кто-то шел по следу. Все время за спиной стоял. Дышал в затылок. Щекотал шею. Руки протягивал, чтобы коснуться, но в самый последний миг останавливался. Отступал.
Прятался.
Адам устал играть в прятки. Зеркала чужаков не ловили. Разум подсказывал, что происходящее творится сугубо в разуме. И не стоит так переживать.
Нужно набраться смелости и позвонить.
Визитка исчезла. Адам помнил, где она лежала. Он помнил, где лежат его вещи. Все.
Туфли он не доставал. И рубашка оставалась в шкафу. А теперь она висела на спинке стула. Брошена небрежно. Смята. И на ткани мелкие красные капли. Кровь? Нет, кетчуп.
Адам не
Адам отправляет грязные вещи в корзину для белья. Белые рубашки к белым. Цветные – к цветным. Адам не помнит, когда и зачем надевал именно эту рубашку.
И куда исчезли запонки? Их Яна подарила. Платиновые квадраты с выгравированной латиницей буквой.
– А – это не Адам. Это первая буква алфавита, – сказала она. – Ты у нас самый умный. Значит, самый первый. И тебе носить.
Запонки исчезли. Появился скальпель, которому следовало быть внизу, среди других инструментов. Скальпель был чист.
Хорошо. Иначе Адаму пришлось бы гадать – не убил ли он кого-нибудь случайно.
Но все-таки куда подевалась визитка?
Найти. Обязательно. Немедленно. Визитка заткнет море и развеет галлюцинации силой удаленной психотерапии.
Адам снял книгу с полки, перевернул, потряс. Бросил. Достал следующую. И еще одну… пришел в себя в разгромленном кабинете. В руках он держал фотографию Яны. Трещина на стекле перечеркнула и ее лицо, и отражение Адама.
Он выронил снимок, попятился и, отступив за дверь, ее запер.
К счастью, телефон лежал на прежнем месте. И Дарьин номер не вычеркнули из памяти.
– Даша, мне нужно в больницу, – сказал Адам, когда она сняла трубку. – Со мной опять… не в порядке.
Тень за спиной попыталась коснуться волос. Адам отпрянул и, повернувшись на пятках, ударил раскрытой ладонью воздух.
Тень ушла из-под удара. И вновь оказалась за спиной.
– Я привезу лекарства, – ответила Дарья. – Никуда не выходи.
Он и не собирался.
Думать надо. О чем? О ягуаре. О том, кто скрывается в тени и идет по следу. Нужна следующая жертва. Кто ею будет? Адам, ты знаешь. Данное знание не является адекватным.
Плевать. Оно есть. Существует отдельно от умозаключений и выводов, не поддается логическому осмыслению и структуризации. Но оно – факт.
Многие факты алогичны.
Например, смерть. Какой в ней смысл? Никакого. Она данность. Адам принимает данность.
Смерть рядом. Присматривается. Трогает лапой. Хорошо, когти пока втянула. Адам рассмеялся. И смеялся долго, до самого Дарьиного приезда. А потом, уткнувшись ей в плечо – запах карамели и табака, поддельное детство, – всхлипывал. Тоже от смеха.
Он губами собрал таблетки с ее ладони и проглотил. А они застряли в сухом горле, и даже вода не унесла их дальше, по трубам пищеварительной системы.
– Что с тобой, а? – спросила Дарья, зачем-то трогая лоб. – Ты ведь не всерьез, правда? Ты совсем даже не всерьез? Решил подразнить меня? Отвлечь? Не надо, Адам.
Он и сам не хочет.
Привычное медикаментозное отупение на сей раз было сродни счастью. Адам позволил поднять себя, добрел до постели и упал.
– Он придет. Завтра. Обязательно.