Браслет певицы

Уилер У.

Также этот штабной господин сообщил нам, что в Лондоне у барона есть очень высокопоставленный агент из Адмиралтейства. На Фигилберта мы вышли не сразу, но к лету у нас уже не оставалось сомнений в том, что господин барон работает на немецкую разведку.

Я прибыл в Лондон с единственным заданием – либо перевербовать Фицгилберта, либо устранить его. По возможности мне надлежало также перехватить шифрованное сообщение и ту информацию, которой Фицгилберт снабжал немца. Перевербовать барона не удалось, но я надеялся предпринять ещё одну попытку. Мне надо было как-то войти в светские круги, и войти, не возбуждая никаких подозрений, так что мне пришлось играть роль медиума. Уверяю вас, старший инспектор, что этот сеанс у Бёрлингтона был для меня дебютом в этой роли, и я был готов к

провалу. Но стоило рискнуть, особенно – учитывая, что удалось нечувствительно заманить Фицгилберта на сеанс, а любезный граф Бёрлингтон сделал за меня часть работы, пригласив Мелисанду. Я предположил, что на сеансе, который был устроен для меня графом Бёрлингтоном, состоится передача сообщения. А когда увидел браслет на руке примадонны и заметил некоторый интерес к нему в обществе, то быстро догадался, что это – лучший контейнер для шифра. Мадам Мелисанда сама предоставила удобный случай, расположившись рядом со мной за столом, остальное было уже делом ловкости рук. И, признаюсь, я сделал свою работу не совсем чисто. Подавая мадам манто и поправляя на ней меха, я снял браслет с её руки. Полагаю, что Мелисанда восприняла моё лёгкое прикосновение как знак расположения к ней. Мне показалось, что мой манёвр не остался незамеченным и Фицгилбертом. Тогда мне пришлось действовать незамедлительно. Этот мизерикорд я носил с собой с самого приезда в Лондон. Когда с места поднялся полковник Брюстер и началась эта суета, я задержался за креслом Фицгилберта и быстро нанёс удар кинжалом.

Да, я сильно рисковал. Но всё обошлось, более того, – подозрения пали на Брюстера. Вы ведь подозревали его, не так ли? Впрочем, я не льщу себе надеждой, что меня вы не держали под подозрением, несмотря на все мои усилия развеять их. Но не только ваши подозрения, сэр, пали на полковника, но и самого фон Мюкка. Собственно это, да ещё и неуёмная болтливость полковника, привели его к столь плачевному финалу. Очевидно, вы уже рассмотрели эту версию, и она кажется вам достаточно убедительной. Так что я не солгал вам, инспектор, – я не убивал Брюстера. Я вообще ни разу не солгал вам. Но ваши действия делают честь британской контрразведке, вы очень быстро разобрались в этой истории и обнаружили агента фон Мюкка.

Скажите, а мистер Флитгейл – также сотрудник британских служб? Простите, мой вопрос, конечно, может остаться без ответа. Моя откровенность вовсе не обязывает вас быть со мной столь же откровенным. Но есть некоторые факты… Его экспедиция в Турцию совпала по времени со временем визита фон Мюкка в Стамбул. Это меня насторожило. А вчера у леди Каринс я случайно узнал, что он проявлял интерес к Хайгейтскому кладбищу… Впрочем, не отвечайте, я понимаю.

Так вот, инспектор, я сумел увидеть записку, пока творилась вся эта ужасная суета после завершения сеанса, когда обнаружилось, что Фицгилберт мёртв. Я запомнил текст шифровки, а потом незаметно подбросил в муфту манто мадам Мелисанды. Взять записку я не рискнул – это могло вызвать подозрения у фон Мюкка. Когда вы позволили нам покинуть дом, я вернулся на свою квартиру, спокойно расшифровал записку и тут же двинулся на Хайгейтское кладбище. Мне ведь было неизвестно, кому предназначалась записка – фон Мюкку или Фицгилберту, и назначала ли она место передачи документов, или уже сообщала о том, где они оставлены агентом. За поиском тайника, вероятно, меня и застал тот бродяга, о котором говорил мистер Макдэвиш. Но тайник был пуст, значит – записка была предназначена Фицгилберту.

Таким образом, моя миссия была закончена, я сообщил об этом своему руководству, и мне оставалось только спокойно дождаться отзыва из консульства и перевода на другое место службы. За это время, я полагал, вы раскроете преступление, и спокойно спишете дело на покойного Брюстера. Но я вовремя понял, что вы – не просто… старший инспектор.

Вы припёрли меня к стенке, Суон. Вы очень тонко всё рассчитали. Вряд ли моя дуэль с доктором Флитгейлом совершенно расстроила бы мои планы, но она окончательно придала бы моему пребыванию в Лондоне скандальный оттенок, и создала бы массу сложностей в публичной карьере, если бы и вовсе не закрыла мне карьеру дипломатическую. А уж честь дамы… оскорблённый

жених… Вы меня поймали на моей собственной правде, сэр. Да, а мистер Флитгейл и мисс Ива, они действительно помолвлены? Собственно, это было произнесено без свидетелей, так что…

– Не могу вам дать точного ответа… – ответил Суон, впервые раскрыв рот после ошеломляющего монолога князя Урусова.

– Впрочем, это неважно, – безмятежно отозвался князь, присаживаясь на скамью у пруда и укладывая свою трость у чугунного подлокотника. Лицо его было совершенно спокойно, за всё время рассказа оно ни разу не исказилось нервным тиком, было сдержанным и немного уставшим.

– Я отдаю себе отчёт в том, что я рассказал вам сейчас. Разумеется, я рассчитываю не только на вашу личную порядочность, сэр. Я рассчитываю на ваше профессиональное сотрудничество.

– Сотрудничество? В чём же? – спросил Суон, с интересом поглядывая на князя. Тот взял свою трость и стал чертить на гравии дорожки кривые линии.

– Инспектор Суон, вчера вечером я получил из России срочный приказ: до моего отзыва из Лондона фон Мюкка необходимо разоблачить как немецкого шпиона, и, вероятно даже, сделать это достаточно эффектно для руководства наших подразделений, чтобы исподволь подготовить некоторое потепление в отношениях двух стран. По крайней мере, на уровне наших секретных служб. Без вашей помощи мне не справиться.

– Хм, Урусов… – инспектор сейчас быстро прокручивал в голове все варианты. – Право, лучше бы я сразу согласился быть вашим секундантом. Впрочем, я должен подумать.

– Да, инспектор. Сразу же после нашей встречи я намереваюсь нанести визит мистеру Флитгейлу и принести ему мои искренние извинения. Я прошу вас составить мне компанию, иначе мистер Флитгейл ни за что не примет моих оправданий. Более того, я сделаю всё возможное, чтобы граф Бёрлингтон, бывший свидетелем того инцидента, также знал о моём искреннем раскаянии.

Визит к Флитгейлу имел всё-таки лёгкий оттенок фарса. Гай не спал этой ночью. Сперва он не мог заснуть от свалившихся на него переживаний, а в шесть утра явился Алоиз и повёз его на природу, упражняться в фехтовании. Теперь у Флитгейла ломило всё тело, правая рука дрожала так, что, взявшись за работу, Гай не смог написать и строчки. Около десяти часов он, наконец, привёл себя в рабочее состояние и сел за доклад, который ему предстояло прочитать на декабрьском заседании Лондонского Королевского Азиатского Общества. Вероятно, нервное возбуждение способствовало вдохновению, и к половине одиннадцатого Флитгейл уже составил весьма недурной конспект. Работа всегда поглощала его, так что только боль в мышцах напоминала теперь об утренних упражнениях. Теперь предстояло самое сложное: снабдить его необходимыми уточнениями и цитатами, сверить топонимы, поднять некоторые данные из полевых дневников и прочее. Поэтому когда около полудня в дверь гостиной постучали, Флитгейл не откликнулся, поскольку в тот момент был чрезвычайно занят.

– Флитгейл, друг мой. Господин Урусов хотел поговорить с вами, и просил меня быть свидетелем этого разговора, – сказал Суон, аккуратно вступая в гостиную Гая и стараясь не задеть грязных ящиков, нагромождённых от самого входа в комнату и до окна, оставляя узкий проход, вернее лаз.

– А, ерунда, – раздался голос Флитгейла откуда-то из-за ящиков, а затем появился и сам археолог, в криво наброшенном халате, с всклокоченными волосами и с глазами наркомана. Так он встретил полуденных посетителей, явившихся с официальной и непростой миссией принесения официальных извинений по поводу недоразумения у леди Каринс.

* * *

– Мистер Флитгейл, однако, проявляет недюжинное хладнокровие, углубившись в свои научные занятия после ссоры, привёдшей к вызову на дуэль, – заметил князь Урусов, выходя из дома на Дорси-лейн. – Впрочем, меня предупреждали о том, что англичане – исключительно невозмутимый народ.

– О, да, мистер Флитгейл – человек бесстрашный и исключительно хладнокровный. Ему пришлось немало потрудиться, чтобы вызвать вас на дуэль, – инспектор с улыбкой вспомнил глубокое изумление, с которым Гай принял извинения Урусова, – Ну, впрочем, давайте сейчас вернёмся к интересующему нас разговору.