Братьев своих ищи…
Шрифт:
Что это он дал нашему Илюше мячик, а потом дудочку и медвежонка. Что они каждый раз нас вспоминают!
Что есть Бог, есть!
Что говорить, мы начали обниматься, его подруга Дана визжала и разводила руками так же, как и он.
Потом мы накрыли стол, у нас оказалось совсем немного еды, но никого не интересовало, сколько там этой еды.
Потому что мы снова говорили сердцами, хотя уже и знали язык. Мы услышали всю историю наших марокканских спасителей.
Асаф, так звали парня, поведал нам о каждом в подробностях,
По ходу выяснилось, что у них с Даной через два месяца свадьба. И мы были тут же на нее приглашены.
А мы, в свою очередь, рассказали им об Илюше. О нашей невестке, о наших потрясающих внуке и внучке.
Нина сразу разложила фотографии, и мы услышали рассказ о том, какой умный у нас внук, и как выговаривает каждое слово внучка… Мы говорили и не заметили, как прошло несколько часов. Опомнились в полночь, договорились, что встретимся сразу после войны.
Через неделю война закончилась, и мы поехали в гости в Ашдод.
Нас еще на въезде в город встретили Асаф и Дана, пересадили к себе в машину и повезли по знакомым улицам в тот самый дом… Я не следил за поворотами, мы все время говорили.
Приехали. Вошли в дом… Они все типовые, старые дома в Ашдоде.
Дверь открылась. Нас ждали.
Перед нами стояла огромная галдящая марокканская семья… Переступили порог. Я сразу обнялся с кем-то.
Нину обняла старушка, потом еще одна.
И вдруг я обратил внимание, что на меня пристально смотрит мужчина моего возраста.
Я его не узнал. И он меня тоже. Я огляделся.
И вдруг понял, что я никого не узнаю.
И они приумолкли, всматривались в нас, они тоже нас не узнавали. Хоть и прошло 23 года, но все-таки я многих помнил, особенно того, кто нас втянул в квартиру.
Мы с Ниной переглянулись.
Она шепнула мне: «Это не они…»
Я ответил: «Сам вижу».
А вслух произнес: «Извините… но мне кажется… мы ошиблись».
В общем, что говорить, не те оказались марокканские евреи.
Но история, вы будете смеяться, оказалась, такой же точно. То есть абсолютно такой же!
Так же точно они затащили к себе испуганную семью во время бомбежки, таким же теплом одарили, так же точно все почувствовали себя одним народом, который так и должен жить. И без всяких войн.
Короче, мы не ушли. Нас усадили за стол.
И снова повторилось это чудо объединения, когда под вкуснейшую еду, под улюлюканье, под бой дарбук и душевный разговор вспоминались те счастливые мгновения войны, которые перевернули нашу жизнь.
А еще через два месяца мы гуляли на свадьбе у Асафа и Даны.
/ неуслышанная молитва /
Не было случая, чтобы предсказания Бааль Сулама не сбывались. Но кто слушает каббалистов? Единицы.
Это был 1921 год.
В России произошла революция, потом началась гражданская война – брат убивал брата.
В Германии
Наступали непростые времена.
Времена имеют запах… Это время пахло кровью.
Рава Ашлага выбрали на должность судьи, и все, даже его ярые противники, согласились с этим.
Он стал самым молодым судьей в Варшаве.
Все вроде бы устраивалось в жизни семьи Ашлагов.
Только ночами он продолжал работать как прежде – с 12 ночи до 6 утра. Забывая о сне. Подстегивая себя крепким кофе и неимоверным количеством папирос.
И вот, однажды весной он пришел домой необычайно рано.
Ривка, его жена, сразу поняла – что-то случилось. Она уже была на седьмом месяце беременности и думала, что на этот раз она родит спокойно.
Но ошибалась.
– Ривка – сказал он, садясь за стол. – Приготовься, мы едем в Эрец Исраэль.
Это было ударом для неё.
– Я хочу, чтобы мы выехали как можно быстрее, – сказал рав Ашлаг.
Две недели шумела еврейская Варшава.
Решение рава Ашлага уезжать было воспринято, как вызов. «Мы ему доверили быть судьей. Учителем. Он почитаем, известен…Чего ему не хватает?.. А тем временем он подтачивал общину, уговаривая людей ехать с ним!»
Его решение об отъезде разбиралось в раввинатском суде – высшем органе правосудия польского еврейства.
Рав Ашлаг стоял напротив длинного стола, за которым сидело десять почитаемых раввинов.
– Нам сообщили, что с тобой согласились уехать 300 семей? – спросил рав Апштейн.
– Да, это так, – ответил рав Ашлаг.
– Нам еще сообщили, что ты зафрахтовал корабль в Швеции для того, чтобы перевести всех в Эрец Исраэль?
– Да, у нас все готово. Дело только за вашим решением.
Рав Апштейн отвернулся от него. Шепнул что-то старцу, сидящему справа от него, тот кивнул, потом рав Апштейн повернулся к левому, кивнул и левый.
– Уважаемый рав Юда Лейб Ашлаг, – произнес рав Апштейн. – Мы решили сказать тебе вот что: судья, учитель не может сам, по своему желанию оставить свою общину и подняться в Эрец Исраэль. Наше решение – ты остаешься. Таково решение раввинатского суда. И я советую принять его и смириться.
– Я не могу этого сделать, потому что я не волен над собой, – спокойно ответил рав Ашлаг. – Я обязан уехать, и обязан предупредить вас, что сделаю все возможное, чтобы за мной уехали все, кто сможет. Если бы это было в моих силах, я увез бы всех.
Рав Шмуэль громко отодвинул стул, вскочил и оглядел присутствующих.
– Перед вами разрушитель, и я говорил вам об этом уже сотни раз, – торжественно произнес он.
– Евреи должны покинуть Европу как можно быстрее, – словно не слыша его, сказал рав Ашлаг. – Если они этого не сделают, они погибнут сами и принесут огромные беды всем.