Братство смерти
Шрифт:
— Это интересует всех. Церковников, короля. Всех!
Палач засмеялся.
— Жалкая провинциалка, да кто ты такая, чтобы знать, что интересует сильных мира сего?
— Мужчины хотят только одного — власти.
В сыром помещении раздался взрыв хохота.
— Власти! Тоже мне, новость! И ты полагаешь, что можешь нас вразумить? Бедняжка, это известно еще с тех пор, как Господь изгнал Адама из рая.
Холодный металл секатора прикоснулся к груди задыхающейся Флоры.
— Воистину, придется тебе
— Продолжать род — это плохо. Это значит усиливать зло. Потворствовать дьяволу.
— Тогда тебе не нужны соски, шлюха, — рассвирепел палач. — Кто вбил тебе в голову эти проклятые мысли? Твой чертов еврей?
Раздался голос, полный презрения:
— Исаак был добр. Он спас мою мать.
— Он заколдовал тебя. А она продала твое тело этому проклятому!
— Никогда. Он никогда до меня не дотрагивался.
— В любом случае, он больше до тебя не дотронется.
Какое-то мгновение был слышен лишь скрип пера, выводившего на пергаменте слова. Никола отставал вовсе не потому, что дознание шло слишком быстро, а потому что знал: слова, записываемые им, могут обречь женщину на смерть, несмотря на приказ, полученный палачом. Она произнесла слова еретиков, тех, кто не хотел рожать, полагая, что жизнь на земле есть дело рук дьявола. И только уже по этой причине можно было взойти на костер.
— Знаешь, как лечат отверженных Господом? Тех, кто отрицает его закон, кто осмеливается идти против его воли?
Лезвия секатора начали расходиться в стороны. Раздался лязг ржавого железа, словно оно просыпалось после кровавого сна.
— Их очищают огнем. Но это пустяки по сравнению с тем, что ожидает тебя! Так говори же, сучка!
— Люди хотят золота, — простонала Флора.
Артус резко отпрянул от нее, словно охваченный пламенем.
— Что ты мне рассказываешь о золоте, жалкая потаскуха! Неужели ты веришь, что я терзаю тела из-за этого презренного металла, который сводит с ума?
Фламель перестал записывать. В памяти всплыла фраза, брошенная его соседом, мэтром Майаром, в вечер казни на костре.
«Казна пуста», — вот что сказал меховщик.
— Неужели ты столь наивен, палач? Неужели ты думаешь, что меня передали в твои руки, чтобы ты спас мою душу? Исаака пригласили сюда потому, что он знал секрет золота.
«Алхимик», — подумал Фламель.
— На самом деле он полагал, будто знает. — Голос сорвался на крик. — Он думал, что в Париже сумеет закончить свои поиски. Но ему не хватило времени.
Художник осторожно повернул голову. Палач стоял неподвижно. Лицо его стало мрачным. Он положил секатор.
— Я получил приказ не убивать тебя, женщина. А затем отправить тебя в твою родную провинцию. Но мне доверили миссию. И я ее выполню. Невзирая на намерения. Я даю тебе выбор.
В голосе женщины не было колебаний.
— Я расскажу.
30
Париж, XVIII округ, улица Мюллера, наши дни
Последний луч солнца осветил Декларацию прав человека, вставленную в рамку со стеклом. В верхней ее части две женщины-садовницы с крыльями и обнаженной грудью стояли возле треугольника, в центре которого был изображен большой открытый глаз.
Антуан Марка любовался Декларацией, сидя в сломанном кресле. Возвращение из больницы домой на машине «скорой помощи» заняло всего лишь четверть часа, и сейчас он отдыхал, ожидая прихода великого секретаря послушания.
Декларация сверкала под лучами яркого света.
У Антуана всегда щемило сердце, когда он на нее смотрел, пусть даже мельком. Вот уже двести лет она символизировала идеал, ради которого сражались мужчины, и многие из них отдали в этой борьбе свои жизни.
Он питал слабость к варианту 1794 года, в который редакторы, в том числе один брат-масон, добавили несколько статей, а главное — последнюю, под номером XXXV.
Когда правительство нарушает права народа, восстание для народа и каждого слоя народа является самым священным из прав и самой необходимой из обязанностей.
По мнению республиканцев, это была статья, подрывавшая власть, и поэтому впоследствии она исчезла из официальной редакции.
Марка твердо знал, что его слабость к этому документу выглядела старомодной в эпоху, когда верность республиканским принципам с каждым днем все больше превращалась в вышедшее из употребления понятие. Он пытался, однако тщетно, посвятить сына в глубокий смысл революционной декларации, но вскоре был вынужден отступить перед смертельной скукой, которая читалась на лице ребенка. Старинный документ не выдержал борьбы с плазменным экраном и игровой видеоприставкой.
Кого в наши дни волнуют права человека? Время от времени он перечитывал статью исключительно ради удовольствия. Однажды Марка вышел на станции метро «Площадь Согласия», расположенной под местом казни Людовика XVI, и целых четверть часа читал полный текст, выгравированный на плиточном полу.
Он вновь налил в стакан жидкость с янтарным отблеском и задумался над тем, что его больше всего волновало.
Он по-прежнему не понимал, почему убийца сохранил ему жизнь. Как теперь ему выйти на след этого негодяя? После возвращения из больницы он постоянно задавал себе этот вопрос, но так и не находил удовлетворительного ответа. Единственное приемлемое решение заключалось в предполагаемом звании убийцы, звании мстителя.