Братва. Пощады не будет

Монах Евгений

– Хватай-ка жмурика за ноги! – приказал Ягода, приняв решение и беря за плечи мертвого приятеля.– Тащим в свинарник!

Макс подчинился безропотно, наверно, все еще плохо воспринимая действительность. Оно и понятно – маячила в мозгах, начисто все заслоняя, мысль о своей загубленной жизни. Должен был через полгода освобождаться, а вместо этого светит уже лет пять «строгача». Трешка – самый минимум. Если настроение у судьи будет хорошее. А сделать его таковым денег нет. В прошлый раз у мамаши и так все накопления пройдоха-адвокат выкачал подчистую. Правда, и «отстегнули» Максу вместо

верных семи только четыре года лишения свободы. Не зря тот сучара денежки выманивал, надо все же признать.

Занеся тяжелое тело в ворота свинарника, положили его, где было посуше – у штабеля мешков с комбикормом. Ягода для страховки выглянул во двор, чтобы еще раз убедиться, что их суета с трупом осталась незамеченной.

Склонившись над бездыханным Калмыком, Ягода, сам не зная зачем, сперва аккуратно закрыл ему глаза, а уж потом только взялся обеими руками за торчащую рукоять ножа. Та была теплой и почему-то противно-влажной. Слегка нажимая ладонями на модную шишечку на ее конце, стал осторожно раскачивать рукоятку влево-вправо. Эта предусмотрительность дала свой позитивный результат – кровь не выбросилась фонтаном, а ровными потоками начала растекаться по груди Калмыка, в одно мгновение пропитав надетый на нем грубошерстный свитер. Вскоре внутреннее давление у трупа упало, и кровь стала поступать на поверхность скупее.

Примерно так же происходит с бутылкой шампанского, если ее откупоривает аккуратный официант.

Медленно-осторожно потянув за рукоятку, Ягода наконец высвободил клинок из груди.

– Держи! – протянул орудие убийства бледному Максу. – Вымой-ка его хорошенько. Во дворе, помнится, бочка с дождевой водой имеется. Сюда не возвращайся, у костра жди. Дровишек в него подбрось!

Когда Макс, вяло кивнув, вышел из свинарника, Ягода прикрыл за ним скрипучие ворота и вернулся к останкам своего старого лагерного дружка.

– Извиняй, Калмык, – сказал он, словно тот мог его слышать. – Но ничего лучшего для тебя я не придумал. Думаю, со мною ты сделал бы это же самое.

Раздев труп догола, ухватил его за запястья и волоком оттащил в тесную клеть, где в лужах собственного дерьма прохлаждались четыре хряка. Животные тупо уставились на странного нового соседа, но, видно, быстро учуяв свежую кровь, начали проявлять некую нервозность, о чем-то оживленно хрюкая меж собой.

Прихватив кучу ставшего бесхозным тряпья, Ягода поспешно вышел во двор, не желая быть свидетелем последующего развития событий.

Швырнув одежду Калмыка в весело пылавший огонь костра и добавив сверху еще несколько березовых поленьев, отправился мыть руки в бочке, стоявшей под водостоком сарая. Кровь смывалась плохо, успев глубоко въесться в многочисленные трещины ладоней.

Закончив водную процедуру, Ягода хмуро глянул на солнце. По расположению светила на небосводе определил, что сейчас не больше часа дня. До конца рабочей смены и возвращения в барак жилой зоны оставалось никак не меньше четырех часов. Вполне достаточно, чтоб благополучно успеть замести следы преступления.

– Слушай сюда, Макс! Давай-ка обсудим положение. – Ягода плеснул себе из банки полный стаканчик и залпом выпил. Удивленно поглядел на донышко – на секунду ему

показалось, что заглотил не самогон, а обыкновенную воду. Но вот в желудке жарко полыхнуло, и горячая волна пошла по всему телу, снимая мускульное и психологическое напряжение.

– На-ка, хапни лекарство! – протянул пластмассовый стаканчик Максу.

Тот, сидевший у костра, обхватив колени руками и уставясь неподвижным взглядом на чадяще сгоравшие шмотки Калмыка, вдруг резко отшатнулся от руки Ягоды и, диковато кривя серые губы, отказался:

– Нет! Я прямо из банки выпью! – взяв на две трети уже пустую стеклянную тару, жадно присосался к ней, постукивая о край зубами.

– Не стучи как дятел! Ране надо было переживать! – жестко заметил Ягода, швырнув злополучный стаканчик – наследство от Калмыка – в костер. – Успокойся, чистоплюй! Глянь – он уже сгорел в пепел! Как не было!

– А что с телом? – убийца поднял испуганные глаза, готовый услышать самое страшное.

– С ним все в порядке! – отрезал Ягода, поздно пожалев, что по-глупому уничтожил питейную емкость. Пришлось последовать некультурному примеру Макса. – Сделаем так! – заявил Ягода, забросив пустую банку под куст бузины у забора. – Скажем, что Калмык все утро про жену свою говорил: мол, изменяет ему, наверно. А ближе к полудню пошел за водой и не вернулся. Ведро мы недалеко от околицы нашли. Решили – крыша у него задымилась, и он в бега сорвался... Как идея? По-моему – в цвет.

– Может, и прокатит, – не слишком уверенно отозвался Макс. – А как же тело? Если найдут?

– Далось тебе это тело! – вспылил Ягода. – Не дрейфь, его никогда не отыщут. Калмык на обед нашим свинкам пошел. А это, я тебе скажу, такие прожорливые твари, что даже костей и кишок не оставляют! В натуре, я ж деревенский, знаю!

Макс, схватившись за живот, согнулся в три погибели, постанывая и широко разевая рот.

– Сопляк! – констатировал Ягода, неодобрительно глядя на сильные спазмы товарища и образовавшуюся алкогольно-вонючую лужу с полупереваренной пищей. – Нечего было зазря добро переводить! Мне бы самогонки больше досталось!

Тут он вспомнил о фляжке, сиротливо приткнувшейся к пеньку, и сразу заметно повеселел.

Несколько глотков из горлышка повернули мысли Ягоды совсем в другом направлении:

«А ведь этот козел не сдюжит настоящего допроса, – убежденно подумал он. – Расколется, сволочь! И на меня свою «мокруху» повесит! Рубль за сто!»

Машинально выдернув из пенька чистенькую уже финку, задумчиво погрел-побаюкал ее в ладонях. Наконец сунул перо за голенище и закурил, чтоб отогнать навязчиво свербившую мыслишку.

«Нет. С этим спешить никогда не стоит... Надо сперва все хорошенько в голове прогнать. Как базарят умные люди: семь раз отмерь – один зарежь!»

Макс явно не заметил ни этой внутренней борьбы приятеля, ни даже его подозрительных манипуляций с ножом. Обессиленный после обильной рвоты, он безучастно сидел у затухающего костерка, снова, по ходу, впав в тупую прострацию.

«Придется рвать когти отсюда», – окончательно решил Ягода, с нескрываемой брезгливостью обозревая сгорбленную фигуру своего напарника, выражавшую сейчас лишь апатичное безволие.