Братья Карамазовы. Том 3. Книга 2

Вербицкий Сергей

III. Пока у нас будет тело, а душа будет плавать в этом искажении, мы никогда не будем обладать предметом наших желаний: истиной. И действительно, тело ставит нам тысячи препонов необходимостью ухаживать за ним; к тому же, тело наполняет нас желаниями, аппетитом, страхами, тысячами химер и глупостей до такой степени, что становится невозможным быть мудрым хоть одно мгновение. Но если невозможно иметь чистого знания ни о чём, пока душа соединена с телом, остаётся одно из двух – либо мы никогда не узнаем истины, либо мы узнаем её лишь после смерти.

IV. Душа же нечистая в этом состоянии отягощена и устремляется

снова к видимому миру от страха перед невидимым и нематериальным; и тогда, говорят, она блуждает среди памятников и могил, возле которых иногда видели мрачные привидения, как и должно быть образам душ, покинувших тела, но не полностью очистившихся, сохраняющих что-то от материальной формы, и поэтому человеческий глаз может видеть их. Это души не добрых, а дурных, которые вынуждены блуждать в тех местах, где они несли тяготы первой своей жизни и где продолжают блуждать, пока аппетиты, присущие материальной форме, которую они себе взяли, не приведут их в какое-либо тело; и тогда они, без сомнения, вновь обретут те же нравы, которые в течение первой жизни были предметом их предпочтений.

V. Постоянная озабоченность философа (как её понимали Сократ и Платон) – о душе, и менее всего для теперешней жизни, которая является лишь мигом в сравнении с вечностью. Если душа бессмертна, не было бы мудро жить, имея в виду вечность?

VI. Если душа нематериальна, она должна уйти после этой жизни в мир такой же невидимый и нематериальный, как и тело, разлагаясь, возвращается к материи. Только надо отличать чистую душу, действительно нематериальную, которая питается, как и Бог, наукой и мыслями, от души более или менее запачканной материальными нечистотами, которые мешают ей возноситься к божественному и задерживают её в местах её земного пребывания.

VII. Если бы смерть была разложением всего человека, то это было бы великим достижением для дурных людей, которые после своей смерти были бы освобождены в один миг от своего тела, души и пороков. Тот, кто украсил свою душу не посторонней драгоценностью, а тем, что ей свойственно, тот может спокойно ожидать часа своего ухода в иной мир.

Vlll. Тело хранит ясно отмеченные следы ухода за собой и следы несчастных случаев, которое оно претерпело; то же самое происходит и с душой; когда она свободна от тела, она несёт в себе очевидные следы своего характера, привязанностей и отпечатки, которые каждый из актов его жизни в ней оставил. Таким образом, самое великое несчастье, которое может случиться с человеком – это уйти в иной мир с душой, отягощённой преступлениями. Видишь, Каликлес, ни ты, ни Полус, ни Горгиас не могли бы доказать, что надо вести другую жизнь, которая нам будет полезна, когда мы будем там, внизу. Из стольких различных мнений лишь одно остаётся непоколебимым – что лучше испытывать на себе несправедливость, чем вершить её, и что прежде всего надо прилагать усилия, не казаться добрым человеком, а быть им. (Беседы Сократа со своими учениками в тюрьме).

lX. Из двух одно: либо смерть – это полное разрушение, либо она – лишь переход души в иное место. Если всё должно продолжаться, то смерть здесь будет как бы одной из тех редких ночей, которые мы проводим без сновидений и какого-либо осознания себя самих. Но если смерть – не что иное, как перемена пребывания, переход к тому месту, где умершие должны соединиться, то какое счастье будет встретить

там тех, кого ты когда-то знавал! Моим самым большим удовольствием был бы осмотр вблизи обитателей этого место пребывания, и различать среди них, как здесь, тех, кто мудр, от тех, кто считает себя таковым, но таковым не является. Но настало время нам проститься, мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить. (Сократ – своим судьям).

X. Никогда не надо отвечать несправедливостью на несправедливость, либо причинять зло кому-либо, какую бы ошибку тот ни допустил. Однако, немногие принимают этот принцип, и людям, разделённым между собой, остаётся лишь презирать друг друга.

XI. Я называю порочным человеком этого обыкновенного любовника, который любит тело более, чем душу. Любовь находится повсюду в природе и приглашает нас использовать наш разум; её находят даже в движении звёзд. Именно любовь украшает природу своими богатыми коврами; она защищает и устраивает свою обитель там, где находит цветы и ароматы. И любовь же придаёт покоя людям, спокойствия морю, молчания ветрам и успокоения боли.

XII. Добродетель не может преподаваться; она приходит как дар Божий тем, кто обладает ею.

Алексей Федорович дочитал до конца и свернул лист бумаги отдав его Анатолию, а на ум пришли строчки из Канона молебного ко Господу Иисусу Христу и Пречистой Богородице Матери Господни при разлучении души от тела всякого правоверного:

Бога человеком невозможно видети, на Негоже не смеют чини Ангельстии взирати. Тобою же, Всечистая, явися человеком Слово Воплощенно. Егоже величающе, с Небесными вои, Тя ублажаем.

Пресвятая Богородице, спаси нас.

О, како узрю невидимаго? Како ужасное оно претерплю видение? Како дерзну отверсти очи? Како моего Владыку смею видети, Егоже не престаях от юности огорчевая присно?

Пресвятая Богородице, спаси нас.

Святая Отроковице, Богородительнице, на мое смирение милосердно призри, умиленное мое и последнее моление сие приимши, и мучащаго вечнующаго огня потщися избавити мя.

Пресвятая Богородице, спаси нас.

Храмы святыя осквернившая, скверный и телесный храм оставивши, Тебе, Божий всечестный храме, молит, Отроковице Дево Мати, душа моя тьмы кромешния убежати и лютаго геенскаго жжения.

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу.

Зря конец близу жития моего, и помышляя безместных мыслей, деяний же, Всечистая, душу мою делательницу, люте уязвляюся стрелами совести, но преклоньшися милостивно, буди ми Предстательница.

СПИРИРИТИЧЕСКИЙ СЕАНС

МОЛИТВА МАСТЕРОВ

Я помню древнюю молитву мастеров:

Храни нас, Господи, от тех учеников,

Которые хотят, чтоб наш убогий гений

Кощунственно искал всё новых откровений.

Нам может нравиться прямой и честный враг,

Но эти каждый наш выслеживают шаг,

Их радует, что мы в борении, покуда

Петр отрекается и предает Иуда.

Лишь небу ведомы пределы наших сил,

Потомством взвесится, кто сколько утаил,

Что создадим мы впредь, на это власть Господня,

Но что мы создали, то с нами посегодня.

Всем оскорбителям мы говорим привет,

Превозносителям мы отвечаем – нет!

Упреки льстивые и гул молвы хвалебный

Равно для творческой святыни не потребны,