Братья наши меньшие
Шрифт:
— Ы?
— Тебе мама не рассказывала, что ли? Или папа? Это даже в книге у Макаренко есть где-то! Глава… хм… что-то про использование символов в воспитании детей. Ведь имена детей ты как только не искажаешь и таким макаром меняешь детский неустойчивый характер.
Я вылупился на Игоря, как на больного:
— Ты чего? Разыгрываешь меня?
— Да это ты меня разыгрываешь, — захохотал вдруг Игорь и толкнул меня в бок. — Все ты знаешь. Нельзя же быть таким неучем!
Я послушно улыбнулся:
— Ну да, конечно, разыгрываю. Я все знаю. Меня просто обижает, что ты мое имя склоняешь как только можно. Тоже ведь, получается, искажаешь!
Игорь
— Приколист ты, Кирчелло! Шутник, блин! Я ж твой друг, мне можно!
Я смеялся вместе с ним, хотя на самом деле у меня неприятно засосало под ложечкой: ничего про искажение имен и характеров до сегодняшнего дня я не знал. И может, Игорек все-таки разыгрывает меня?
— Пошли есть! — Игорь хлопнул меня по плечу и потянул на кухню.
На кухне было также чистенько, обставлено не богато, но со вкусом. У Игоря оказалась даже микроволновая печь. Ее присутствие оправдывалось тем, что перебоев с поставкой мяса у друга не предвиделось. Я заглянул внутрь печки и увидел здоровый кусок истекающей жиром говядины. У меня потекли слюнки.
Игорь усадил меня на табурет перед кухонным столиком. Выгреб из холодильника салаты в глубоких мисочках, соевый сыр, нарезанный тонкими ломтиками, хлеб и сосиски. Я успел изрядно проголодаться и, не церемонясь, запустил вилкой в грибной салат. Игорек тем временем ножом ловко сдернул пробку с бутылки и разлил темно-красное вино по стаканам. Портвейн был неплох, но главное, крепок: после первого же глотка остатки уличной сырости и холода покинули мое тело.
Закусил грибочками — совсем полегчало.
— Так что за дело? — спросил Игорек, подливая портвейн.
— Сначала ты. Я все-таки в гостях. Зачем ты хотел меня видеть?
Он горько усмехнулся. Получилось неестественно, Игорь это заметил и растерянно почесал нос:
— Да ну, глупость какая…
— Чего?
— Про синяк спросить хотел.
— Не придуривайся. Синяк ты только что впервые увидел.
— Я вдруг понял, что жизнь проходит, Кирга, — сказал тогда Игорек, — что она мчится куда-то, а я занят мелкими проблемами, чем-то… недостойным меня, что ли? Забываю друзей, жену… забываю со всеми вами общаться. Разговаривать. Заполнять пустоту перед смертью. Смерть скоро наступит, а мне все равно. Что жизнь, что смерть: серо, тускло и пахнет стерильными простынями. Лучше уж миазмы, но и этого нет…
— Телевизора насмотрелся?
— Иди ты, — обиделся Игорь. — Я ему о высоких материях толкую… веришь нет, за пять минут до твоего звонка сам хотел позвонить…
— Я не из дома звонил.
— С работы?
Я вздохнул, не зная, с чего начать; случилось много всего за последние дни. Нужное выделить было нелегко. Тогда я подлил ему вина и сказал:
— За твою семью, Игорь!
— Как пожелаешь, Кирмэн, — ухмыльнулся мой друг, и мы выпили.
— Как ты думаешь, называя меня Кирмэн, что ты искажаешь в моем характере? — как бы невзначай спросил я и подцепил вилкой колбасный кругляш.
— Даже не знаю, Кирка, — задумчиво протянул Игорь. — По идее, я усиливаю твое мужское начало, ведь «мэн» — это древнеамериканская руна, означающая «брутальность» или как-то так, не помню точно. А вот называя тебя Киркой, я насыщаю энергией твое Ка. Или твою Ка? В общем, неважно. Ка — это эфирное тело, душа-двойник человека. У египтян Ка в случае опасности покидала тело мумии и вселялась в статую. Так что чем чаще я буду называть тебя Киркой, тем более разовьется
— Блин… — пробормотал я. — Но ты меня как только не звал!
— Вот именно. Я тебя, Кирш, зову всегда по-разному и этим уравновешиваю, свожу на нет свое влияние. Понимаешь?
— Не уверен.
— Смотри: я тебя называю Кира, а потом называю Киря. Буква «я» уравновешивает искажение, которое привнесла в твой характер буква «а», и все в порядке! Ты остаешься все тем же Киром.
— М-да, — пробормотал я, вконец запутавшись, и выпил. Игорь выпил тоже. Потом мы выпили еще раз и долго молчали. Я думал, что многого не знаю еще об этом мире, а Игорь, наверное, думал, какой же я придурок. И я решил сменить тему. — Игорек… то, о чем я хочу поговорить, касается твоей семьи. Слушай…
Я собрался с силами и рассказал ему все: о Мишке Шутове, о Лерке, о любовных похождениях Михалыча и жены Шутова. И о глупом обещании вывести собственного шефа на чистую воду тоже рассказал.
Игорек задумчиво вертел в руках бокал, изредка легонько тряс его и наблюдал за «волнением» на дне. Густое вино колыхалось, как остатки фруктового желе. Когда я спросил Игоря: «Михалыч — двоюродный брат твоей Натальи?» — он встрепенулся и помотал головой:
— Двоюродный дядя.
Мы выпили еще, теперь в полном молчании. Тихо гудел холодильник, и мурлыкал кот Джек у моих ног, а больше не раздавалось ни звука. За черным окном чертили прямые линии огоньки-фары, подмигивали тусклыми звездочками окна многоэтажных домов. Было очень тихо, потому что дом Игоря стоит на отшибе.
— Не сердишься? — осторожно спросил я.
— Нет, что ты… — задумчиво протянул Игорь. — Ни капельки. Я думаю. Думаю, что Михалыч, конечно, не самый лучший человек на свете, но… избить или подговорить кого-то, чтоб побили… хм… не думаю, что он способен на такое.
— Влюбился в жену Шутова. Влюбленные иногда совершают странные поступки, — предположил я.
— А вот это на Михалыча очень даже похоже, — засмеялся Игорек. — В смысле любовь-морковь, такие дела. Нет, правда, он жук еще тот. Наташка рассказывала, что по молодости ни одной юбки не пропускал; и тут, видно, решил тряхнуть стариной. Неувязка, опять же ради бабы Михалыч никогда не пойдет на такие жертвы. Затащить любовницу в туалет? В больнице, где через палату лежит перебинтованный с ног до головы ее муж? Что ж, это в духе Михалыча. Но избить до полусмерти? Не могу поверить…
— Какие еще варианты? — спросил я не для порядка, нет: в самом деле интересовался, что думает Игорь.
— Я думаю, что эта девчонка… как ее?
— Лера.
— Во-во. Думаю, она выгораживает своего парня и душещипательную историю с пригвождением руки к полу просто выдумала. Четыре гвоздя? Да она помешанная. Возомнила себя мессией!
— Но ведь Шутова и впрямь изменяет Мишке. Лерка не врала, я знаю.
— Ну и что? — Игорек пожал плечами. — Это еще ничего не значит. Я допускаю, что Михалыч завел роман на стороне; допускаю и то, что он затащил возлюбленную в больничный туалет. Устоять перед спермотоксикозом для Михалыча сложно, невозможно почти. Помню, однажды на вечеринке он выпил лишку и рассказал занимательную байку о студенческих годах. Будто бы он переспал с молоденькой лаборанткой, причем прямо во время занятий. Затащил ее в кладовку, где хранились пробирки, колбы, реторты и реактивы всякие. И вот там-то…