Братья
Шрифт:
— Это вдова и дочь Саломона.
— Скажи, чтобы не ходили по городу. Это опасно.
— Они не знают, что делать с телом. Иудеи отказываются хоронить отступника.
— Пусть идут следом. — И мы отправились к синагоге. Служитель выбежал навстречу. — Прикажи ему, — обратился я к Раймунду, — чтобы проводил нас к своему пастырю… Слуга угодливо закивал. Он пятился перед нами, потом пошел боком, извиваясь, чтобы вести нас и успевать заглядывать в лица, изображая усердие. Другое дело — иерей, моложавый человек с большой рыжей бородой, тот принял нас с вежливым безразличием. Разговор оказался трудным, хоть упрямство этого народа давно известно.
— Скажи ему, — приказал я, — что мы хотим говорить о иудее Саломоне.
— Говори сам. — Служка обрел достойный вид. — Он понимает
— Вы должны забрать тело Саломона и достойно похоронить.
— Этот человек избрал Христа своим наставником. Мы не имеем с ним ничего общего.
— Он хотел оградить дочь и жену. А умер под пыткой за следование вашей вере.
— Все в руках Бога.
— Он ходил молиться к стене. Какой христианин будет делать это?
— Мы не питаем к нему зла. Но вера — выше испытаний. Он не устоял.
— Ты похоронишь его как своего. — Сказал я.
— Нет.
— Мы тайно отдадим тебе тело, и ты сделаешь это. Если станешь упорствовать, мы выдадим его толпе. И они придут сюда с огнем. Не лишай меня выбора.
Упрямец молчал.
— Я слышал, твой Бог жесток, но справедлив. Я взываю ко второму, ты к первому. Он — ваш, говорю тебе. Сделай, как я прошу, и ты убережешь свой народ.
— Будь по-твоему. — Согласие далось с трудом.
— Ты похоронишь его, как положено. В присутствии жены и дочери.
— Мы обдумаем это.
— Нет, ты решим сейчас. Это был достойный человек.
— Не тебе судить.
— И мне тоже. Бог един.
Они переговорили и служка объявил. — Он сделает, как ты хочешь.
— Возьми надежных людей, мы поможем им тайно вывезти тело. А ты похоронишь. Согласен?
— Мы согласны. — Подтвердил служка. Священник сердито молчал. Мы так и ушли, не попрощавшись. Но главное было сделано.
Вот как складывается история. Еще немного и судьбу купца разделили бы другие. Они попрятались, а толпа заготовила смолу и тряпье, чтобы выкуривать их из нор. Неплохой подарок к началу христианского диспута.
Того, что рассказал нам Саломон, достаточно, чтобы понять — некие силы действуют в городе. Они держатся в тени и намерения их неясны. Кто знает, к кому попадет власть, если с Болдуином случится беда. Хвала Богу, он сейчас силен, но кто возьмется предсказать будущее.
Жискар выслан из города своевременно и, главное, неожиданно для себя. Следовало воспользоваться этим. И я предложил Раймунду тщательно обыскать известный нам дом.
— Я думаю, Жискар знает намного больше, чем говорит. Он не случайно хотел показать тебе дом. Как думаешь, он знает о твоем прошлом?
Раймунд пожал плечами. — Я не показал вида.
Мы обошли двор, и нашли, что искали. Раймунд помнил место. Сейчас над хранилищем была коновязь, остатки сена скрывали плиту и припрятанный под ней вход. Склад был пуст, если не считать забытого мешка с тканями. Но было нечто иное, чему Раймунд не придал значения — груда конторских книг с записями о торговых сделках.
Дома я зарылся в эти книги, начав с записей пятнадцатилетней давности. Те, кто убил купца, не теряли времени. Отметки были сделаны разными людьми, дела шли успешно: с южными городами Франции, в частности, с Марселем, и Сицилией. Навстречу шли товары от нас, похоже, новые хозяева прибрали к рукам все, что только возможно. Ткани, оружие, ковры, драгоценные камни, пшеница, пряности, лес, черепица, изделия из металла, украшения — это далеко не полный перечень. Но три года назад оборот стал падать, будто хозяева потеряли интерес и решили прикрыть дело. Зато возрос интерес к скупке драгоценных камней, золоту, операциям по обмену денег и выпуску гарантийных обязательств, которые к ним приравнивались. Сделки были занесены в книгу рукой Саломона. Его подпись стояла под записями, вместе с печатью изображение дома с ребристым куполом, схожим с воинским шлемом. Компания превратилась в ссудный банк. Это занятие, считается у нас предосудительным, зато пользуется успехом по другую сторону моря.
Теперь, вместо того, чтобы спать, я заправлял светильник маслом и портил глаза. Фреина молчит, но относится к моим занятиям явно неодобрительно. Я сделал заметки, и думаю вернуть книги назад, хоть едва
Хроники
День ото дня по поручению нашего короля Болдуина я веду запись наиболее замечательных событий. Теперь в 1017 году от Рождества Иисуса мы получили долгожданную передышку и избавлены от невзгод. Свершился удачный обмен между нами и поклонниками нечестивого Мохамеда, вернулся в отечество доблестный воин Жоффруа. Это славная подмога, особенно сейчас, когда многие разошлись по землям и служат общему делу не столь ревностно. Каждый занят своим и не думает, что выстоять здесь мы можем только все вместе, как взяли этот город.
Еще одно важное начинание успешно близится к завершению — составление законов Святого города и всего королевства. Эти законы — Иерусалимские Ассизы действуют уже теперь, и король Готфрид, положивший им начало, может быть доволен, взирая на нас с небес. Б отличие от Моххамедовых сур и иудейского Завета, наши Ассизы составлены не богами, а людьми и помогают вершить Божеские заповеди здесь на земле. Сейчас в город прибыло огромное византийское посольство. В том числе — константинопольский епископ. Он намерен заложить здесь еще одну церковь, будто недостаточно уже имеющихся. Греки постоянно рвутся поучать нас, следуя собственной выгоде. Они сильны не военной доблестью, а хитростью. Потому наши относятся к грекам настороженно. Те не оказывают помощи, но сеют раскол и смущают умы. Многие возмущаются, греки не заслужили даже того, что уже имеют. Горбатый Жискар, ведающий городской стражей и известный своим хитроумием, предложил провести богословский диспут с византийцами. Он должен вызвать всеобщий интерес и способствовать утверждению нашего авторитета, как христианнейшего города здесь, на востоке. Предложение Жискара поддержал городской советник Артенак. Эти двое не часто соглашаются друг с другом. Византийцы охотно приняли вызов, впрочем, они навязывают диспут сами. Нунций прибыл из Рима с благословением Папы, согласие сторон получено.
Теперь в городе только и говорят о предстоящем диспуте. Встречу решили провести рядом с королевским дворцом. Две трибуны, расположенные по сторонам от участников диспута, должны быть заполнены. Болдуин приказал пропускать всех греков, какие только изъявят желание. Их в городе меньше, чем приверженцев Рима, и Болдуин не хотел никому давать преимущества. Нашим пришлось тесниться, греки устроились более просторно. Сам король занял место между сторонами, он может оборвать ход спора, если тот примет враждебный характер. Заодно договорились не объявлять победителя, пусть каждый решит для себя. Глашатаи должны громко повторять слова каждой из сторон. Ясно, что и наши, и греки имеют своих толмачей, чтобы следить за точностью перевода. На трибунах запрещалось кричать или шумно выражать свое мнение по поводу отдельных утверждений. Для нарушителей было предусмотрено немедленное изгнание с трибуны и денежный штраф.
Первыми в город прибыли византийские богословы, которые поселились в греческом монастыре близ Патриаршьего источника. Они поручили все переговоры своему представителю, а сами не покидали монастырских стен. Это еще более разожгло общее любопытство. Они отслужили литургию в церкви Святого Гроба, чем привлекли общее внимание.
Все ждали посланцев Папы. Те задерживались, и это породило немало слухов, которые охотно распространяли и поддерживали местные греки. Наконец, папское посольство добралось до Яффы. Наши вздохнули с облегчением. Извещены были все, сидящие на землях, многие приехали, а наблюдателей прислал каждый. Тут было немало женщин, те нарядились, ничуть не смущаясь возвышенным предметом диспута. Такова женская природа, но и праздники не слишком часты. Жизнь здесь трудна.