Братья
Шрифт:
Тут я увидел людей, толпой спешащих от леса, скопище прокаженных, что скитаются по дорогам, выпрашивая на пропитание. Одинокому путешественнику от такой встречи несдобровать, но нам они были не страшны. Дьявол вдоволь натешился над этими людьми, не оставив в их облике ничего человеческого. Страшные уроды, каких только можно вообразить, стояли перед нами. С гноящимися обрубками вместо рук, с расползшимися лицами, будто вылепленными из плохо застывшего теста, без черт, без носов, с багровыми наростами дикого мяса поверх бугристых опухолей, со страшными веками без ресниц вокруг невидящих белых глаз. Они громко шипели, похожие на восставших мертвецов. Тому, кто видел это, не нужно говорить про кару Господню. Тошнотворный сладковатый запах гниющей, распадающейся плоти. Лошади наши заволновались, стали пятиться, отказываясь идти сквозь толпу. Вместе они — стая, готовая затерзать слабого. Наши стали поспешно расстегивать
В Иерусалиме нас ждала новость. Ожидается прибытие большого посольства из Византии. Оно должно примирить наши разногласия с греками, их набралось немало. В посольстве, помимо разных чинов, есть церковные. Все они спешат позаботиться о нашем душевном самочувствии. Византия мнит себя столицей христианского мира, а нас — грешных видит провинциалами, пропадающими без ее пристального надзора. Артенак, смеясь, говорит, что пока Византия и Рим тянут нас в разные стороны, можно спокойно заниматься своими делами. Если не могут убедить друг друга, как смогут убедить нас?
Несмотря на общность веры, каждая сторона указывает другой на чудовищные заблуждения. Еретик ненавистнее язычника, а заблуждение опаснее неведения. Отсюда непримиримая вражда. Византийцы прислали с посольством множество народа. Неудивительно, если каждый второй окажется шпионом. Греки — мастера плести козни.
Мои дневные обязанности не требуют чрезмерного напряжения. Мы наблюдаем за христианской частью города, кроме дворца, где порядок обеспечивает своя охрана. В других местах мы появляемся изредка, чтобы заставить язычников хоть иногда убирать за собой. Ночью мы разрешаем им самим охранять друг друга. Достаточно своих забот. Зато наши жены и дети могут спать спокойно.
Постоянные разъезды позволяют мне бывать в местах, связанных с давними воспоминаниями. Всю округу занимает армянский монастырь, он разросся и поглотил несколько ближних кварталов. Здесь живут новые люди, пригревшиеся при монастыре, и оседают богомольцы — густо на Пасху и меньше в прочие дни. Монастырская гостиница принимает всех. Как-то я привел сюда Карину, но давние воспоминания не вызвали у нее чрезмерного волнения. К чему интерес, если он бесплоден?
Тогда же, хоть это не показалось мне важным, я встречал купца Саломона. Он всегда спешит, ходит быстро, один, пренебрегая безопасностью. Он раскланивается со мной, учтиво, но без подобострастия. Льстивым его не назовешь. Саломон не вызывает нареканий, исправно платит налоги, недавно крестился и пожертвовал на Храм Гроба изрядную сумму. Обращение не прошло незамеченным. Евреи — упрямый народ, многие предпочитают смерть отречению. Став христианином, Саломон преуспел в торговых делах, но утратил возможность заниматься ростовщичеством — занятием, по нашим понятиям, предосудительным. Известие о крещении Саломона вызвало разный отклик по одной и той же причине. Негодование у тех, с кого он перед обращением успел получить свои деньги вместе с процентами. И ликование тех, чей долг прощен. Господь оказался к ним снисходителен.
А теперь о самом происшествии. Ночью мы решили обследовать дорогу к королевскому дворцу, где было совершено нападение на позднего прохожего. Стараясь не шуметь, пешком мы почти достигли дворца, который решили обойти с северной стороны. Здесь сохранились развалины Соломонова храма, почитаемого иудеями как святыня. Ради этого, некоторые тайно пробираются сюда и совершают в развалинах свои обряды. Нами они запрещены, но без большой строгости. Здесь я заметил человека, который возносил молитву. Разглядеть было непросто, заметно лишь постоянное покачивание, которым иудеи сопровождают свое обращение к Богу. Некоторые из наших считают это колдовским обрядом и требуют сурового наказания. Епископ пока молчит. Возможно, иудеи сделали ему подарок. Я не сторонник расправы, но моему возмущению не было предела, когда задержанным оказался не кто иной, как Саломон, выдающий себя за христианина. На месте его молитвы между камней мы обнаружили кусок пергамента с начертанными углем письменами. Это ли не доказательство
Все закончилось миром, если бы не вмешался каноник, исполнявший обязанности церковного судьи. У того были основания сомневаться в искренности иудея и Саломона было решено задержать до специального королевского решения. Сам купец уверовал в безнаказанность и говорил, что хотел, прямо нам в глаза. Почему христианин не может ночью расхаживать, где хочет? Разве он преступил закон?
Раздосадованный, я сдал дежурство и отправился домой. Но спать не хотелось, по дороге я заглянул к Артенаку, чтобы среди прочего рассказать об обстоятельствах ночного происшествия. Признаюсь, я сам не знал, чему верить, тем более, не испытывал к Саломону неприязни и лишь был возмущен его увертками.
Артенака интересует необычное. Он расспросил меня дважды, а затем предложил прогуляться, осмотреть эти места при дневном свете. При этом потребовал повторного рассказа. Кто, где стоял, куда шел — все, что казалось мне малоинтересным. Я рассказал, как у Саломона подкосились ноги, когда я велел вести его в тюрьму. — А чего ты не повел его прямо? — Спросил Артенак, показывая рукой, на сохранившийся купол мусульманской церкви. Прямо за ним был дворец, и рядом тюрьма. Я и сам не знал, почему мы пошли кругами и потратили два часа, блуждая в потемках, вместо того чтобы добраться до цели за несколько минут. — Он не хотел идти прямо. — Пояснил я. Перед Артенаком я не боялся показаться простаком. — Может быть, он хотел сбежать? — Спросил Артенак. Эта мысль показалась мне нелепой.
— Странно. — Рассуждал Артенак. — Ведь он хорошо знал дорогу. Он что-то хотел… Или не хотел…
Места, где мы едва не сломали ноги, самые запущенные в городе. Живут здесь евреи. Они следуют упрямому желанию умереть именно в этом городе. У нас они занимаются ремеслом и мелкой торговлей, их терпят, не позволяя, однако, расселяться и строиться за пределами нескольких улиц, вернее, их остатков, потому что домов здесь меньше, чем пустырей. Много среди них стариков, возможно, потому, что иудеи, подобно мусульманам, предпочитают скрывать своих женщин, и те показываются на улице реже мужчин. Артенак, знающий немало, объяснил.
— Иудеи верят, Бог придет судить их народ именно сюда. Они даже знают место, где это будет. Вон там, за стеной в долине Геенона. Потому старики спешат, они выполнили земное назначение и теперь могут спокойно дожидаться встречи со Всевышним.
— Именно среди своих Саломон рассчитывал укрыться. Мы не дали ему сбежать. — Догадался я.
Артенак покачал головой. — Я плохо знаю их законы, но думаю, это не так. Для них он — отступник, даже если тайно сохранил веру. Для них он хуже нас. И все-таки он пошел сюда, непонятно зачем. Или от чего? — Артенак погрузился в размышления. В молчании мы дошли до еврейской молельни. Старики сидели возле входа, и Артенак присоединился к ним. Иногда ветхую одежду принято называть скромной. Для Артенака такое объяснение годилось, он не отличался от остальных. Компанию это не смутило, Артенак затеял разговор по-гречески, кто-то из стариков знал язык. Я уселся неподалеку, задремал после бессонной ночи. Проснулся, когда Артенак тряс меня за плечо. Пора было идти к королю. Обо всем необычном докладывали ему, задержание королевского поставщика сюда и относилось. Пришли мы вовремя, заинтересованные лица были в сборе. Король решил отпустить купца. — Ведь нет достаточных оснований для суда? А Саломон оказал немало услуг и подтвердил, что может быть полезен. Не так ли?
Я согласился. Однако, каноник заупрямился, хоть не мог добавить ничего нового. Король колебался, он старался не перечить мнению церковных. — А как ты? — Спросил он Артенака. — Я думаю. — Артенак сделал примиряющий жест в сторону каноника. — Что мы не вправе обвинять одного из известных людей. Но стража не предупреждена, и люди разнесли известие о задержании Саломона по городу. Не сомневаюсь, найдутся возмущенные. Не лучше ли подождать два дня до епископской проповеди? Сможем мы найти основания для обвинения, или нет, но за это время люди успокоятся. Пусть Саломон наберется терпения. Это в его интересах. Содержаться он должен подобающим образом. Вести из тюрьмы доходят быстро.