Браво, Аракс!
Шрифт:
– Мужайтесь, Ирина Николаевна! Успокойте остальных артистов! Всё будет сделано. До завтра. Думаю, что прилечу к вечеру.
Ночью Бугримова не сомкнула глаз.
Мысли одна чернее другой не давали ей покоя. Мерещился Ислам. Часа в четыре утра она не выдержала, поднялась с кровати, включила свет, накинула нальто и вышла во двор.
Снежная апрельская ночь была холодной. Тяжёлая дверь в воротах конюшни обледенела. Бугримова с силой потянула её… Пахнуло теплом, навозом, конским потом, сеном, специфическим звериным — густым, кисло-сладким — духом.
Услыхав
«Что-то будет с вами дальше?.. Рассадила я вас, а вам и невдомёк почему… Вы и понять не можете, какие тучи нависли над нами… Кто из вас будет первым?.. Ты, Аракс? Наверное, ты… Ведь это ты втащил щенка в клетку… А как мы будем работать дальше, если уцелеем?.. Ведь вы отвыкнете друг от друга, от выступлений, от репетиций… Как перенесёте уколы?.. Что-то будет со всеми нами дальше?.. Что-то будет?..»
Она вернулась домой, снова легла в постель. Сон не приходил. Рано утром в дверь постучала Халида. В руках она держала узелок.
– Это передача для Ислама. Сходим к нему в больницу, навестим, а?
– Хорошо, Халида. Только сначала пойдём в цирк, уколемся, потом в магазин зайдём, я тоже для него куплю кой-чего.
Еле добрели до больницы. Их не пускали. Ирина Николаевна пошла к главному врачу.
– Мальчик ведёт себя очень буйно, — рассказывал по дороге в палату врач. — То ложится на пол, то вскакивает, срывает одежду, мечется по комнате». Окно разбил, хотел выброситься… Потом стал прощаться: понимает, что не протянет долго… Типичная картина. Укутал голову одеялом: боится ветра… Прячется под койку, под матрац. Сейчас сами увидите…
Врач тихонько заглянул в палату, тут же прикрыл дверь.
– Спит? — шёпотом спросила Ирина Николаевна.
– Нет, не спит, Ирина Николаевна. Опоздали мы. Умер…
Вечером прилетел Бардиан.
– Всё в порядке, Ирина Николаевна! Вакцину привезли, дозировку установили. Теперь новая проблема: как делать львам инъекции?
– Это не проблема. Я всё продумала. Выход есть.
По проекту Бугримовой соорудили клетку-фиксатор с раздвижными боковыми стенками. Львов поочерёдно вводили в неё, зажимали решётками с обеих сторон их туловища так, чтобы они не могли повернуться. Пока дрессировщица стояла впереди и кормила голодного льва, ветеринар вводил в его ляжку иглу.
С каждым разом колоть львов становилось труднее. Они нервничали и злобно рычали, завидев клетку-фиксатор, ни за что не хотели переходить в неё. А перегонять каждого льва в эту клетку приходилось по три раза в день. Дрессировщица выбивалась из последних сил. Больной, измученной уколами и высокой температурой, ей приходилось долго уговаривать каждого льва, грозить, заставлять лечиться силой, — и так двадцать один раз в день!
По целым дням, с раннего утра до поздней ночи, находилась она возле своих питомцев. Хотя дозировка вакцины была установлена крупными специалистами, можно ли гарантировать, что в один прекрасный день львы всё же не взбесятся?
Наконец
– За ними надо наблюдать минимум год! Опомнитесь!
– Нет. Я всё решила.
– Ирина Николаевна!
– Спорить бесполезно!
Из семи клеток-одиночек выпустили в вольер семёрку львов.
Львов одичавших, отвыкших друг от друга, измученных уколами. Львов похудевших, озлобленных, страшных…
«…Кому, как не тебе, могу рассказать всю правду, мама? — писала Бугримова. — Мне было жутко, я боялась, как никогда в жизни…
Я говорю: «Выпустите их!» Мои ассистенты залезают на клетки, поднимают дверцы, семёрка львов выходит в общий вольер, выходят впервые после долгого сидения в одиночках, а я стою у дверцы, стою не шелохнувшись, не решаюсь к ним даже приблизиться, не то что войти в вольер.
Наконец беру себя в руки, кличу по именам, львы подходят к решётке, но только хочу приласкать — огрызаются, норовят зацепить лапой. Чувствую, все они стали чужими мне, совсем чужими. Буквально все. Животные сильно травмированы, вижу это, а больше других Аракс. У него, курносого, более тонкая нервная организация, он очень чувствительный, что ли…
Львы настолько все одичали, что утеряли всё, что я прививала им долгие годы. Вижу — вышла из доверия. Не хотят они больше признавать человека — источника своих бед и страданий… Ведь ты понимаешь, мама, невозможно же им объяснить, что такое бешенство, для чего уколы, врачи, которые их так измучили…
Вижу одно: войти к ним не имею права — разорвут!
Уже время к вечеру, а я всё стою и стою у вольера. Меня спрашивают: «Когда будете репетировать?» Спокойно так отвечаю: «Завтра», а сама думаю: «Что же мне делать, как поступать дальше?..»
Ушла домой, выпила кофейку. Не нахожу себе места… Вернулась в цирк. Брожу за кулисами как неприкаянная. А люди смотрят на меня; конец сезона, надо закрывать цирк, программа маленькая, все ослабели от уколов, сборы падают, никакой другой аттракцион прислать в Казань невозможно: в цирке карантин, — словом, положение страшное… И мне кажется, что я — виновница всех несчастий…
Ночь. Иду в свою комнату, спать не могу, всё думаю и думаю… У меня есть участок, где я полководец. А раз так, то я обязана решать, как провести бой, как укротить львов, как заставить их снова выполнять мою волю, а главное — как вывести цирковой народ из затруднения.
Рассуждаю дальше: ладно, часть рефлексов львами утеряна, но есть же рефлексы рабочие. Они же не нарушены. И утром даю такое распоряжение:
– Ставьте клетку, давайте оркестр, давайте свет, пригласите всех артистов программы на места вместо зрителей. Пусть будет всё, как на представлении!
Всё выполнили, всё сделали, как я сказала. Даже кое-кого из жильцов дома соседнего пригласили на места, чтобы народу было побольше. Надеваю костюм, подхожу к зеркалу. И вот входит Игнатов и говорит: