Брайтон-Бич опера
Шрифт:
— Уверен, уверен, — говорит Алик. — Только если это не будет самым главным, я тебе штрафной фужер налью. Согласен? Будет это самым главным или нет? Отвечай.
— Будет, — говорит Эдуард и вдруг тяжело вздыхает. — Ну ладно, раз вы настаиваете, то я скажу. В Седьмом доме у вас Плутон восходящий, в самой силе своей, а это очень неблагоприятная планета. Очень зловредная. Мало того, тут же мы видим ретроградную Венеру, причем здорово ретроградную. Такая нечасто встречается.
— Ну и что это значит? Что я ретроград? Так я этого и не скрываю. — Алик подносит к губам свой наполненный до краев водкой
— Нет, — говорит Эдуард. — Никакой вы не ретроград. Венера — это планета любви. Её движение вспять означает, что самое главное в вашей жизни — это большая неразделённая любовь. Настоящая. Не каждый человек может похвастаться, что у него такая была. Такой любви все в жизни подчинено. Всё без исключения. Седьмой же дом связан с браком и с партнёром по браку. А у вас тут, как я уже говорил, Плутон-злодей, да ещё убойной силы. Вот это и есть самое главное в вашей жизни, Алик. Только это, и больше ничего. Все остальное, как вы сами совершенно верно заметили, — мелочи, попросту не достойные упоминания.
— Очень интересно, Эдуард, — говорит Розалия Францевна, и, несмотря на то что мы знакомы с ней уже почти два года, я, кажется, впервые слышу её резкий, скрипучий, звучащий, как будто из могилы, голос. — Позвоните мне, пожалуйста, завтра с утра — у меня есть к вам предложение, которое, я думаю, могло бы вас заинтересовать.
В этот момент Даша, которая так же, как и её бабушка, не проронила за весь вечер ни слова, вскакивает из-за стола и, опрокинув антикварный стул с высокой спинкой, выбегает из комнаты. Ей вослед громко хлопает огромная резная дверь, которую, как я совершенно точно знаю, Зарецкие выписали из Франции. Эту дверь там с одного средневекового замка сняли. Барон ещё какой-то французский, говорят, чуть было из-за неё не удавился.
ДАМА С БОЛЯЧКОЙ
Хоть что-нибудь у Розалии Францевны болит всегда. Голова раскалывается от непреходящей мигрени, сердце колет и работает в сбивчивом ритме, в почках камни, в желчном пузыре — тоже, печень функционирует исключительно благодаря регулярно привозимому из России аллохолу, измученные артритом суставы ломит до, после и во время дождя, а желудок то отказывается переваривать пищу, то сводит с ума обострением язвы двенадцатиперстной кишки. Добавьте к этому такие мелочи, как сниженное почти что до уровня неодушевленной материи давление и временами не прощупывающийся пульс, и вы поймете, почему в доме Зарецких жизнь всей семьи подчинена самочувствию Марининой мамы. Отчасти считается, что и в Америку они уехали только для того, чтобы обеспечить ей самое современное и эффективное лечение, хотя и в Москве она пользовалась услугами самых лучших в городе врачей, включая персопал ЦКБ, а лекарства в последние годы принимала исключительно заграничные.
Жалуется на здоровье Розалия Францевна постоянно. Марина утверждает, что это вообще чуть ли не единственная тема, на которую её ещё можно разговорить, но от Даши мы знаем, что это не совсем так. Даша ходит в студию моей жены на уроки рисунка и живописи, и хотя от природы она очень застенчива и молчалива, именно от неё мы и узнали всю историю семьи Зарецких, о которой сами Марина и Антон распространяться не любят. Мы с Татьяной, естественно, всегда делаем вид, что ничего ведать не ведаем,
— Неужели она и вправду надеется, что он её от всех болячек вылечит? — говорит Татьяна, поднимаясь впереди меня по лестнице к нашей квартире, из-за двери которой уже доносится мяуканье голодного и наверняка чувствующего себя брошенным Мурзика.
— А с чего ты взяла, что она именно из-за этого его позвонить просила? — говорю я. — Может, она просто гороскоп составить хочет? Себе или Даше.
— Конечно, — говорит Татьяна, открывая дверь. — Даша потому и психанула так. Судя по тому, что она мне рассказывала, что у них это не в первый раз. Ещё в Москве все время дома гадалки какие-то крутились, экстрасенсы, йоги, последователи Порфирия Иванова и хасида-индуиста Бхагвана. Да и со здоровьем у неё, похоже, действительно труба. Она и так постоянно на что-нибудь жалуется, а тут ещё шарлатан какой-то вмешиваться будет.
— Почему шарлатан? — говорю я и наклоняюсь, чтобы погладить Мурзика, который уже улегся на спину и подставляет пушистый животик, чтобы его приласкали. Видно, действительно скучал тут без нас. — Он же Алику все правильно сказал.
— Какой же ты у меня… — Татьяна поворачивается ко мне и замолкает, подбирая наиболее точное, на её взгляд, слово, — наивный. Неужели ты думаешь, что он это всё в гороскопе его увидел?
— А как же он узнал тогда, что Алик всю жизнь Милку любит, а она его — нет? Это ведь только мы, друзья, знаем.
— Вот именно, — говорит Татьяна, насыпая в миску Мурзика сухой кошачий корм, который я лично ни за что в жизни есть бы не стал, а он любит больше всего на свете. — Все это знают. И Алёна в том числе.
— Алёна-то тут при чём? — говорю я и смотрю, как Мурзик начинает есть, прихрюкивая от удовольствия. Наверное, мы его всё-таки неправильно назвали. Хрюка он, а не Мурзик. Самая настоящая Хрюка. Или в крайнем случае Хрюкин.
— Ты что, Алену не знаешь? — терпеливо объясняет мне Татьяна. — Да она давным-давно своему Аполлону про всех нас всё рассказала.
— Это-то я понимаю, — говорю я. — Но согласись, всё равно удивительно, как он, в первый раз увидев человека, только по дате и месту рождения смог так точно его характер обрисовать. И ведь действительно самое главное назвал.
— Пойдем спать, — говорит Татьяна. — Я устала страшно.
— Может, он так и Розалию эту вылечит, — продолжаю я. — Представляешь, как здорово будет.
— Сомневаюсь, — говорит Татьяна. — И вообще, меня, честно говоря, во всей этой ситуации гораздо больше Володя твой беспокоит.
— А он что? Он здоров как бык, — говорю я.
— Да, но ты видел, как он на всё смотрел? Видел, какое впечатление на него там всё произвело? Ты бы по старой дружбе объяснил ему, что это такое, как это делается и на кого рассчитано. Он тебя уважает. Может, послушается, чтобы глупостей каких не натворить.
— Не натворит, — говорю я. — На глупости у него теперь уже совсем денег не осталось. Да и не послушает он меня.
— Предупреди всё-таки, — говорит Татьяна и, взяв Мурзика на руки, начинает гладнть его за ушком.