Бредовый суп, Бродский Слава

Бредовый суп

на обложку

Бродский Слава

Шрифт:

– Вы – американец? – спросила меня девушка.

– Нет, – сказал я.

Девушка немного подумала.

– А ваша жена – американка? – спросила она.

– Да, – сказал я.

– Можно, – сказала девушка.

– Можно, – сказал мне помощник.

Светка

Париж, 17

августа 1997 года

Мы проснулись не очень рано, и, когда мы спустились вниз на завтрак, было уже девять часов. Очень скоро мы опять тронулись в путь и, наверное, через час въехали в Bouillon. Мы стали покупать билеты, чтобы проехать на паровозике по всем окрестностям города. И нам сказали, что экскурсовод будет говорить на четырех языках: голландском, французском, немецком и английском. Когда мы начали осматривать окрестности, я попросил нашего экскурсовода повторить все, что он сказал, по-английски. И, по-моему, он стал уверять нас, что это был английский.

– This is, – сказал он, – this is.

– Пожалуйста, повтори это по-английски, – еще раз попросил я.

– This is, – сказал мне экскурсовод опять, – this is.

Мы так и не поняли ни одного слова во всей этой экскурсии, но она нам понравилась, и мы даже поездили на нашей машине еще немного почти по тем же местам, потому что все вокруг было необычайно красиво.

Мы решили больше никуда не заезжать. Маринка посмотрела в атласе дорогу на Париж и предложила мне подремать на заднем сиденье.

– Ты же знаешь, я не могу спать в машине, – сказал я.

– Попробуй, – сказала Маринка.

– Не получится. Мне никогда не удается заснуть в машине.

– Почему?

– Это у меня еще с ночных пасечных переездов. Мы выматывались там ужасно и всегда хотели спать. Мы с Кириллом вели машину попеременно. Но даже когда он меня подменял и я, казалось бы, мог поспать, я не мог расслабиться, потому что я боялся, что Кирилл заснет за рулем.

– А зачем вы все время ездили по ночам?

– Потому что мы не хотели перевозить пустые ульи, – сказал я. – Днем пчела летает.

Я все-таки устроился на заднем сиденье и долго ворочался там, пытаясь положить себе под голову какие-то наши вещи.

– Ну что? – спросила Маринка. – Никак не удается поспать?

– Нет, – сказал я.

– Все боишься, что Кирилл заснет за рулем?

– Да, – сказал я.

Я еще долго лежал просто так с закрытыми глазами и только через несколько часов, когда мы подъезжали к Парижу, мне наконец удалось заснуть.

Я прошел спуск к озеру и шел по дороге к лесополосе. Дорога была сухой и твердой, и только около самой обочины петляли уродливые хребты еще не сглаженной колеи. И это означало, что всего

несколько дней назад прошел хороший дождь. Мне захотелось убедиться в том, что я не обманулся. И я отбил пяткой моего ботинка здоровенный кусок серого гребня. И, как я и ожидал, я увидел под ним жирную влажную черную землю, черней которой еще не придумала природа.

Горячий степной ветер обжигал мне лицо. Я продолжал идти вперед, пока не дошел до лесополосы. Я попытался забраться в нее в том месте, где она примыкала к дороге почти под прямым углом, и стал продираться в зарослях низкого кустарника. И тут я понял, что начал заходить в полосу слишком рано, в том месте, где она еще не была расчищена, и я вернулся обратно, на дорогу. За лесополосой начинались несколько квадратов подсолнечника. И я обогнул лесополосу и пошел по траве вдоль нее и подсолнечного поля.

Я прошел еще немного вперед, пытаясь найти какой-нибудь вход в полосу. И когда я ничего не обнаружил, я все равно попробовал войти в нее вновь, но не смог. Казалось, полоса не пускала меня к себе.

– Это не та полоса, – сказал мне степной ветер.

– Что? – сказал я.

– Что ты ищешь? – спросил степной ветер.

– Что я ищу?

– Да, что ты ищешь?

– Я не знаю.

– Это не та полоса.

– Не та полоса?

– Нет, – сказал степной ветер.

– Что это значит? – спросил я.

– Той полосы уже нет.

– Нет?