Бремя наследия
Шрифт:
— Да, — не без сожаления отвечает женщина, отводя взгляд.
— Но помимо отсутствия работы у неё ведь были и другие проблемы, да?
— Мама была… необычной. Соседи считали её сумасшедшей. Я даже боялась её. Она была не здорова, выбегала в подъезд среди ночи и кричала всякую жуткую чушь, могла зациклиться на одной фразе и повторять её снова и снова. А могла по несколько дней без движений молча лежать на кровать с открытыми глазами. Бывало, что бредила наяву. Ну, знаете, бродила, как лунатик, и бубнила себе что-то под нос. Иногда она и нормально себя вела. Я сейчас всего и не вспомню.
— Что насчёт родственников? Знали ли вы кого-то из них?
— Нет. Мама и сама росла сиротой. Она не рассказывала мне о своих родителях, о моём отце – тоже. Кажется, замужем она не была. Между приступами помешательства у неё бывали и моменты прояснения. Помню, мама сидела у окна, а потом вдруг как вскочит! Понеслась на девятый этаж, стала ломиться в дверь. А там алкоголик жил с женой и маленьким сыночком. Жена на работу ушла, а он уснул с сигаретой, уже и ковёр тлеть начал, так бы они и сгорели вдвоём с сыночком! Вот как она узнала, а? Уж если его соседи дым не почуяли, то как мама с нашего четвёртого этажа смогла?
— Много подобных случаев было? С предвидением.
— Да кто же знает. Она ведь если что и предвидела, то не всегда могла нужные слова подобрать. Будто чувствовала беду, а что за беда, где она – не поймёшь. Мне велели не слушать её. Я и не слушала, а то бы люди решили, что и я… того. Болезнь ведь может передаваться по наследству. Я и сейчас боюсь, как бы чего не проявилось. Иной раз взбредёт в голову какая-нибудь ерунда, аж жутко становится, так я сразу молиться начинаю и гоню её.
— А не доводилось ли вам слышать о месте, которое называется «Цепь»?
— Нет. А что это?
— Это только догадки, причём сугубо мои, и я бы не советовал вам распространяться на эту тему, но, возможно, существует организация, которая занимается изучением таких людей, как ваша мама.
— Сумасшедших? — Непонимающе уточняет Анна.
— Отнюдь. В этом мире есть много вещей, которые нельзя так просто охарактеризовать. Спасибо, что уделили мне время.
Выйдя на улицу, Емельян садится в свою серебристую Ладу и закуривает. Он не торопится трогаться с места. Детектив углубляется в раздумья о том, что далеко не всё можно объяснить с помощью одной только общепринятой логики, учитывающей существование лишь семи основных человеческих чувств – зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса, равновесия и мышечной памяти. И у него имеется причина для уверенности в существовании чего-то большего, не поддающегося объяснению и пугающего. Имя этой причины – Наум Андреев.
Емельян познакомился с ним пять лет назад. Андреева задержали в уличной драке с человеком, который отрицал, что когда-либо прежде видел Наума в лицо, а тот, в свою очередь, убеждал, что наверняка знает о распространении детской порнографии группой людей и тот, на кого он напал, имеет к этому непосредственное отношение. Наум дал очень чёткие показания против него и подробно рассказал, где в его доме хранятся записи. Обвинение было беспочвенным, но достаточно
Сперва Емельян счёл осведомлённость Наума чересчур подозрительной, даже попытался найти доказательства его соучастия, но тщетно. Андреев же упрямо твердил, что просто знал этого человека и тот сам ему спьяну проболтался. После того инцидента Андреев частенько фигурировал в различного рода делах как свидетель. С его помощью полиция раскрыла приличное количество преступлений. Наум просто заявлялся в участок и говорил: «Это сделал он», а когда ему задавали вопросы о том, откуда ему это известно, то Андреев отвечал: «Я видел», «Я подслушал», «Меня не заметили, но я там был». И каждый раз к нему невозможно было придраться. Он будто бы шнырял по всему городу и шпионил за всеми, оставаясь при этом невидимкой. Случалось, что он предупреждал полицейских о только готовящихся злодеяниях и ни разу не ошибался, предоставляя служителям закона точный план того, каким именно образом они могут удостовериться в его словах, где найти улики и так далее.
Иногда Наум и сам буянил. Заваливался в участок пьяный до безобразия, едва стоял на ногах, скандалил и нёс совсем уж странные вещи, за что и попадал на сутки или больше в вытрезвительный изолятор.
Частота его визитов в полицию не имела закономерности. Он мог появляться раз в месяц или пропадал на полгода, но Мечников не выпускал его из поля зрения с того самого момента, когда впервые увидел. Однажды Емельян принимал неофициальное участие в расследовании серии убийств молодых девушек. Почерк маньяка был весьма характерен, по нему его и узнавали: всем своим жертвам он выкалывал глаза и уродовал половые органы. Работал он исключительно чисто, не оставляя никаких зацепок, которые могли бы помочь раскрыть его личность. Мечников тогда поймал себя на мысли, что ждёт появления Наума. Но тот не шёл. И тогда Емельян решил наведаться к нему сам.
Дверь перед участковым открылась за мгновение до того, как занесённый над ней кулак коснулся поверхности, будто хозяин ждал гостя в строго согласованное время и уже стоял в прихожей наготове.
Никогда в своей жизни Емельян Валерьевич не допускал вероятности существования чего-то сверхъестественного, но в тот день, оказавшись один на один с Наумом и посмотрев ему в глаза, участковый разуверился во всех своих имеющихся познаниях устройства бытия. Он спросил: «Ты знаешь, почему я пришёл к тебе?». Андреев ответил: «Знаю», и шире открыл дверь, тем самым приглашая гостя войти. Оказавшись внутри, Мечников почему-то вовсе не удивился наличию всех тех таинственных оберегов и почти ручных крыс. Его разум затуманился, сделавшись заторможенным, будто во сне. Наум вёл себя очень спокойно и естественно. Участковый, повинуясь призрачному наставлению, сел в кресло, а хозяин разместился напротив на своём не застланном, скрипучем диване и какое-то время молча взирал на гостя. Емельян не моргал. Потому что не мог. Он чувствовал всю смехотворность своего положения, ведь обратился за помощью к якобы-экстрасенсу, и вдруг осмелился поинтересоваться, как Наум работает, нужны ли ему фотографии с места преступления, имена убитых девушек или что-то ещё. В ответ Наум попросил «заткнуться», и Мечников больше голоса не подавал.
Емельян не мог точно определить даже на тот момент, как долго просидел в оцепенении, двадцать минут, час или больше. Андреев больше не сказал ему ни слова. Участковый сам решил, когда пришла пора подняться и покинуть квартиру. Он вернулся в свой дом, поужинал, лёг спать, всё происходило на автопилоте, голова была пуста. Сейчас то состояние, в котором пребывал Мечников во время и после посещения Наума, вызывало у него ассоциации с наркотическим опьянением седативными отупляющими веществами.