Бремя стагнатора
Шрифт:
Конечно, соседи не знали, что угрюмому гостю совсем не обязательно запоминать их слова. За него это делала техника. Направленный микрофон, вшитый в подкладку потертой накидки, исправно передавал все окружающие шумы на ретранслятор. Компьютер срезал ненужное, и очищенная запись уходила на трансивер Чжао Ли.
На Земле Ю Фату не приходилось иметь дело с подслушивающей аппаратурой, но в ТС его научили обращаться и не с такими высокотехнологичными штучками. Спецы Службы на всякий случай искусно закамуфлировали микрофон – образец земной технологии, – придав ему вид дешевого медальона от голода и разорения, что тысячами
Веселье закончилось далеко заполночь – последние гуляки, шатаясь и поддерживая упившихся собутыльников, разбрелись по домам. Хозяин не успел заметить, когда пропал молчаливый угрюмец: углядев, что его место пустует, трактирщик разразился проклятиями – негодяй ушел, не заплатив! Проклиная все в Поддисковом мире, особенно людскую жадность, он неспешно собирал со стола посуду.
Под перевернутой кружкой странного гостя обнаружилась горсть мелких медяков.
Хозяин почесал в затылке, вздохнул и недоуменно спросил сам себя: «Не перевелись еще, выходит, честные люди? Может, тот невеселый парень потому и ушел, что деньги закончились? Ну и сказал бы. Небось, не обеднел трактир-то, если бы я угостил парня кружечкой за счет заведения».
Но Ю Фат покинул свой столик по другой причине – он получил сигнал от Ли. Короткий, всего в несколько слов: «Рано. Не тот настрой. Уходи».
Молчаливый посетитель пришел снова незадолго до заката. Хозяин кивнул ему, как знакомому и даже предложил лучший столик, чего никогда раньше не делал для безденежных клиентов. Но угрюмец лишь покачал головой: спасибо, мол, и сел на вчерашнее место – в дальний угол. Трактирщик пожал плечами – похоже, гость заливает просовым настоем какое-то горе. Потому, наверное, и не напрашивается в компанию, чтоб избежать пьяного сочувствия собутыльников.
«Народ-то у нас, конечно, добрый и отзывчивый: прознают, что за беда, обязательно проставят кружку-другую. Только потом душу вынут расспросами».
Постепенно трактир наполнялся людьми. За столик к молчаливому гостю подсели вчерашние знакомцы – погонщики и горшечник. Чуть позже пришел и хромой гуртовщик. Крикнул:
– Эй, трактирщик! По кружке всем! – И в ответ на благодарные взгляды, пояснил: – Сегодня продал своих скакунов. Всех разом. Хозяин будет доволен. – Он сел за стол, наклонился к собеседникам и тихо сказал: – Знаете, кто купил все мое стадо? Армия! Заплатили, конечно, не ахти, но все же лучше, чем ничего. А такое могло случиться, если бы я еще на два-три дня остался в столице. Дождался бы, что скакунов и в самом деле реквизировали бы.
– Война все-таки будет? – бледнея, спросил старый погонщик. – Нас сегодня тоже у ворот задержали. Хозяин каравана купил медь для посуды, а теперь оказалось, что ее запрещено вывозить. Нужна для отливки пушек, вот так-то.
Трактирщик принес настой, расставил перед гостями. Полная кружка досталась и молчаливому угрюмцу. Он благодарно кивнул, но не сказал ни слова.
– Ну, – гуртовщик поднял кружку, – выпьем, чтобы войны все-таки не было!
– Правильно!
– Чтобы там бледнозадые не учинили, это нас не касается.
– Нет! – прозвучал вдруг незнакомый голос. – Касается!
Странный гость обвел всех взглядом. Людей за столом поразили его глаза – неподвижные и безжизненные, как оазис в
Гуртовщик хотел было возмутиться: нечего, мол, обрывать хороший тост, но остановившийся взгляд недавнего молчуна заставил его прикусить язык.
– Меня зовут Кодинаро. Я жил в том городе, на который напали бледнозадые. Еще два дня назад я… – он поперхнулся, мотнул головой и замолчал. Приложился к кружке, судорожно глотнул несколько раз.
Пока он пил, собеседники молчали. Никто из них не знал, что говорить.
– Еще два дня назад, – хрипло повторил Кодинаро, – у меня было все: дом, семья, друзья. Теперь кузни, где я работал, лежат в развалинах, дом сгорел, а друзья погибли…
Он снова замолчал.
– А семья? – не выдержал молодой погонщик. – Что случилось с ними?
– Их больше нет… никого нет.
Постепенно им удалось его разговорить. После нескольких кружек и десятка неуклюжих, но все-таки сказанных от чистого сердца сочувственных слов Кодинаро немного пришел в себя. Сбивчиво, перескакивая с одного на другое, он рассказал, что произошло в городе. От его слов холодело внутри, немели пальцы, а в груди загоралась чистая, ничем не замутненная ненависть.
– …у меня были соседи – мой друг Нивазуми, его жена и двое ребятишек, старшая дочь и мальчик, совсем кроха. Нивазуми служил в артиллерии и погиб в первые же мгновения атаки на метательной площадке. Там полегли все до единого… – Он стиснул кружку с такой силой, что, казалось, ручка вот-вот треснет. – Сломив нашу оборону, корабли бледнозадых стали бить по городу. Окрестные дома уже горели, когда на улице появился десантный отряд. Жена друга не знала, что с ним, и ждала до самого конца, надеясь, что муж вернется и тогда можно будет спастись всем вместе. Когда у дома занялась крыша, она подхватила на руки девочку и выскочила на улицу. Там ее и встретили. Пиками.
Молодой погонщик сглотнул.
– Солмаонцы убили ее прямо на пороге дома. Девочка сумела вырваться и побежала прочь, но недалеко: ее достали из самострелов. А младенец еще долго кричал внутри, пока не рухнула прогоревшая крыша.
Люди выскакивали из пылающих домов, ослепшие от боли и дыма. Их рубили палашами. Всех без разбору. Мальчишку, подносчика из кузней, зачем-то протащили через весь город и только потом прирезали – наверное, глумились над его страхом.
Сначала Кодинаро рассказывал с трудом. Он спотыкался на каждой фразе, вздрагивал, с силой втягивал в себя воздух. Но потом словно сжал себя в кулак. Отключил все эмоции и заговорил ровно и спокойно, как Беспристрастный Свидетель. И это оказалось для слушателей намного страшнее. Они бы поняли, если бы рассказчик, в конце концов, завыл, обхватив голову руками, или разрыдался, не в силах терпеть в себе боль пережитого. Но чтобы так…
Когда о невероятных, немыслимых вещах говорят размеренным голосом, они доходят до самого сердца. Панцирь, которым человек окружает свой разум, стараясь защититься от жуткой и жестокой правды, трещит по всем швам.
Да, те, кто видел такое, сходят с ума. Некоторым удается сохранить рассудок, но внутри они выжжены, как огарок свечи, как сгоревшее до углей полено.
Кодинаро внешне выглядел вполне нормальным.
Только ни о чем другом, кроме мести он не мог и думать. К концу разговора ему удалось заразить своим настроением всех остальных.